Ворон

Кончив долгое посланье, изнурившее Бертрама,
И, страницу за страницей слезной влагой оросив,
Ощутил он, сидя в кресле, одинокий и упрямый,
Глубины неизреченной не исчерпанный порыв.

Глядь! Пред ним предстала дама! Этот сон — бальзам на раны!
В шевеленье занавески, неподвижна и бледна, —
Это сон, нежданно-жданный, детище самообмана, —
Из тумана, столь желанна, странно соткана она.

“Очи, — рек Бертрам, — вы, пара крыл несчастного Икара,
Не коварные ли кары мне готовит ваш недуг?
Иль чело, чей камень хладный гложет пламень беспощадный?
Или сердце из безверца легковерным стало вдруг?”

Шорох, шелест, шум нерезкий, шевеленье занавески:
Не жива, но долгожданна, дочь тумана и тоски, —
То ль небесная Диана, то ль дыханье Океана,
То ли дивное журчанье расколдованной реки?

“Вижу, — молвится Бертраму, — пред собой живую даму!
И не морок этот шорох, и не тень ее черты;
Очи смотрят виновато, а уста сурово сжаты;
Но не новость мне суровость смертоносной красоты!”

Улыбалась дама в белом перед рыцарем несмелым,
Для и медля — ну, не бред ли? — безвоздушно-легкий шаг,
Та, с которою в разлуке, подойдя, воздела руки —
И в лицо любви и муки заглянула не дыша.

Молвится Бертраму: “Яви, смертоносной, как отраве,
Предпочту алмаз — в оправе дивно-призрачной мечты!
Но не ближе! Не теснее! А не то погибну с нею,
К Джералдине пламенея и глядясь в ее черты!”

Улыбалась дама в белом перед рыцарем несмелым,
Но, дрожа бесплотным телом, не таила тихих слез.
“Любишь ли меня и впрямь ты? Мой ли паладин, Бертрам, ты?
Иль из двух душевных драм ты лишь одной не снес всерьез?”

Молвится ему: “Во сне ли, лес и луг оцепенели,
И река лишь еле-еле, и вода едва-едва?
Но не мороком, не тенью ты потворствуешь смятенью
И волшебному волненью — умер я, раз ты жива!”

Улыбалась дама в белом перед рыцарем несмелым
И, дрожа бесплотным телом, слезы жаркие лила.
“Я люблю тебя! — всплеснула руки тонкие, прильнула
И восторженно шепнула. — Я, поверь, не умерла!”

В восхищенье, в упоенье рыцарь рухнул на колени, —
И она в самозабвенье молвила в сторонку: “Нет!
Благороден он — душою — и богат — самим собою, —
Я сама его не стою, а не то что мой обет!”

Эдгар Аллан По ФИЛОСОФИЯ СОЧИНЕНИЯ

Чарлз Диккенс в письме, что лежит сейчас передо мной,47 намекая на некогда сделанное мною наблюдение о том, как устроен роман “Барнеби Радж”,48 говорит: «Между прочим, известно ли Вам, что Годвин писал своего “Калеба Вильямса” в обратном порядке? Вначале он запутал своего героя в паутине трудностей, создавая второй том, а затем обратился к первому и задумался над способом изложения того, что было сделано».49