Ворон

Переводы Серебряного века явно или неявно, в большей или меньшей степени были ориентированы на поэтику символизма; исключение здесь составляют переводы Вас. Федорова и — особенно — Звенигородского и Неустановленного переводчика, которые каким-то труднообъяснимым образом убереглись от воздействия поэтики Серебряного века, продолжая традиции ранних русских переводов. Яркая печать символистской образности лежит на переводах Бальмонта, первой редакции перевода Брюсова. В ряде переводов отдельные слова начинают играть роль ключевых концептов — это 'пустыня' Жаботинского, ‘черный’ Вас. Федорова (ср. с 'мраком' Уманца). Заслуживает также внимания концепция русского кода-имени (Ворон-вор), представленная в переводах Вас. Федорова и Голохвастова. Возможно, русское Ворон-вор — единственно достойный (хотя и не адекватный) ответ на английский вызов Raven-never. Истоки такого сближения — сказания, предания и поверья различных народов индоевропейской семьи.307

Ключевая метафора. Очень серьезно к вопросу адекватной передачи метафорического выражения подошел Брюсов — все три его варианта отличаются точностью, причем последний — самый нестандартный: Прочь — из сердца клюв. Бальмонт, Вас. Федоров и Голохвастов несколько усилили известное выражение, добавив к “клюву” эпитет жесткий (Бальмонт), жестокий (Вас. Федоров), жгучий (Голохвастов), Неустановленный переводчик, наоборот, несколько ослабил его. Остальные переводчики выказали метафоре большее или меньшее пренебрежение, из перевода Звенигородского она выпала вовсе.

Вывод. Из 12 рассмотренных переводов Серебряного века три (Мережковский, Вас. Федоров, Неустановленный переводчик) могут быть аттестованы как “неудачные”. Перевод Мережковского характеризуют просчеты в области метрики, неуместное философствование. Неустановленный переводчик отказался от соблюдения метра и размера подлинника, схемы рифмовки строф, тавтологической рифмы; не использовал ключевые концепты трех строф. Несколько особняком стоит перевод Вас. Федорова, который с точки зрения версификационной культуры может быть аттестован как не вполне профессиональный, хотя и принадлежит перу самобытного поэта. По совокупности признаков этот перевод, наряду с переводом Неустановленного переводчика, — один из самых неудачных из всех опубликованных на русском языке на протяжении двух периодов. При этом следует отметить, что он не подражателен, не ориентирован на поэтику Серебряного века.

Первым переводчиком, который с успехом перенес на русскую почву размер подлинника с сохранением схемы рифмовки строфы и общего принципа внутренней рифмовки, оказался один из виднейших представителей русского символизма Константин Бальмонт. Время подтвердило правильность избранной им стратегии перевода: курс на сближение формальных особенностей двух текстов себя полностью оправдал. Дату первой публикации перевода в журнале “Артист” — 1894 год — следует считать поворотной в истории русских переводов “Ворона”. Однако в области трактовки сюжета и ключевых символов Бальмонту (с учетом варианта 1911 г.) не удалось продвинуться дальше своих предшественников.

Жаботинский дал образец легкого изящного перевода (1903), обладающего несомненными мелодическими достоинствами. Недостатками его перевода является свобода в обращении с сюжетом, избыточность и в то же время незатейливость художественных средств, переводческий популизм. Вариант 1930 г. уступает тексту 1903 г. в художественности.

Из двух редакций перевода Брюсова (1905, 1915) вторая значительно лучше. Вопреки установившемуся мнению, тексты 1915 г. и 1924 г. (вариант второй редакции) не могут служить образцами высокой точности, хотя и превосходят в этом отношении все предшествующие переводы “Ворона”. Главными недостатками брюсовских переводов являются громоздкий синтаксис и плохо скоррелированные словосочетания.

Тексты переводов “Ворона” не подтверждают выведенной М.Л. Гаспаровым закономерности: “…в 1880-1890-х годах все (кроме, разве что, старого Фета) переводили с брюсовской свободой, а к 1920-м годам все (кроме, разве что, неисправимого Бальмонта) переводили с брюсовской буквальностью”.308 Так, не только ни один из переводчиков начала века не переводил “Ворона” с “брюсовской буквальностью”, но и сам Брюсов при переводе этого произведения отступил от декларируемых им принципов буквализма.

На фоне переводов Серебряного века странно смотрится ретротекст Звенигородского, который вполне укладывается в поэтику переводов предыдущего периода, не отличаясь при этом особыми художественными достоинствами.

Созданный в эмиграции во второй половине 1930-х годов перевод Голохвастова — яркая переводческая работа, могущая соперничать по эмоциональности с переводом Жаботинского. Она характеризуется высокой версификационной культурой, в ней есть интересные эвфонические находки. Главный недостаток перевода — сознательное отклонение Голохвастова от принципа постепенного наращивания символьности.