Читаем В тени родных деревьев полностью

В тени родных деревьев

Тут мы проводили весь день — играли, плясали, пели, состязались в стихах…

Помню последнюю «складчину» — на краю нашего виноградника, под огромным, раскидистым трехсотлетним орехом.

Мне, участнику этих давних «складчин», часто приходит в голову: почему бы нам не возобновить славный старинный обычай, не устраивать, как некогда, радостные детские праздники в знак весеннего обновления природы?

Ярче всего запомнилась мне на этой последней «складчине» Марита, которая была в этот день хозяйкой! Праздник был последний, потому что мы уже выходили из детского возраста и вступали в юность — одну из наших сверстниц незадолго до того выдали замуж…

И уже совсем иными глазами смотрел я в тот день на Мариту — она показалась мне удивительно переменившейся. Передо мной была уже созревшая девушка — стройная, женственная, с налившейся девичьей грудью под светло-розовым платьем…

Заботливо исполняла Марита обязанности хозяйки за нашим столом — следила за порядком, ухаживала за всеми нами, была ласкова с каждым. В глазах у нее мелькала едва заметная печаль — должно быть, потому, что и она, как мы все, прощалась с беззаботным детством…

И еще я заметил, что наш сосед, пастух Гедия Нателидзе, парень лет восемнадцати-девятнадцати, не отходил от Мариты, помогал ей хозяйничать за столом и все глядел на нее с робкой улыбкой, словно о чем-то умоляя, а впрочем, порой как будто и ссорился с нею. Словом, мне показалось, что Гедия никого, кроме Мариты, не замечает. Пышный цветочный венок, сплетенный им с большим искусством, он возложил именно на голову Мариты, и танцевать «лекури» ни с кем больше не захотел.

Да и сама Марита была явно не в своей тарелке — вдруг притихнет, словно оторвется от здешних мест и перенесется куда-то далеко-далеко, в иные миры… И ясное, прелестное лицо ее казалось чуть омраченным — словно его коснулась своим крылом печаль…

Пастух Гедия был заметный парень — не потерялся бы среди самых отборных! Но какой же из него жених? Гол как сокол, сирота — ни двора, ни скота, ни земли…

Скоро разнесся слух, будто Марита и Гедия влюблены друг в друга. Да Гедия и не скрывал этого. Как-то раз, когда мы ходили всей нашей ребячьей компанией в лес, собирать кизил, он принялся при мне напевать:

Сохну по тебе, Марита,Мочи нет уж, так тоскую…

Парень точно помешался: его прямо-таки шатало и корчило от любви, он потерял покой, отбился от дела, ни к чему не имел охоты. Любовь заполнила его целиком — проникла в каждую его клеточку и жилу.

Эх, проклятая любовь!Горше нет на свете муки!Изрублю тебя, сожгу —Только дайся в руки!

Немало и других парней поразила в самое сердце сияющая краса Мариты. Искрометные юноши вздыхали по ней, искали с нею встречи. Не один молодой пастух, аробщик или виноградарь тосковал по Марите.

Марита была виновата в том, что у одного то и дело отбивались от стада телята, другой не выходил на работу в сад или в поле, третий ворочался в постели всю ночь напролет без сна, четвертый вздыхал и стонал день-деньской, не переставая…

— Ох, трудно без тебя! — взывали в мечтах к ее тени влюбленные.

Но всех глубже был ранен любовью Гедия.

Помню храмовой праздник в нашей деревне — гулянье и веселье на площади перед церковью Сиони.

Молодежь затеяла играть песни. Мы разделились на две группы, выстроились, взявшись за руки, рядами встали ряд против ряда, и завязалось песенное сражение. Споет стих один ряд и скакнет вперед, продвинется на шаг. А противники споют ответный стих и точно так же прыжком надвигаются навстречу. В одной группе были Марита и я, в другой — Гедия.

Группа Гедии затянула старинную запевку:

Группа Гедии:

Дай мне, девица, кольцо,Обручальное кольцо.

Мы ответили:

А за что тебе-то честь?Тут таких, как ты, не счесть!

Они:

Мы — посланцы пастуха,Привечайте жениха!

Мы:

Наша краля не четаДля бродяжки-пастуха!

Гедия вспыхнул, насторожился: это его высмеивали в песне.

А игра продолжалась, не стихала песня:

Они: