Три мушкетера. Том второй

 -- Развѣ вы предпочитаете быть повѣшенной подъ вашимъ собственнымъ именемъ, милэди? Вамъ извѣстно, что англійскіе законы неумолимы къ преступленіямъ противъ брака; объяснитесь откровенно, и хотя мое имя, или, вѣрнѣе, имя моего брата, замѣшано въ этомъ, я рискну даже публичнымъ скандаломъ, чтобы быть вполнѣ увѣреннымъ, что я разъ навсегда избавился отъ васъ.

 Милэди ничего не отвѣтила, но поблѣднѣла какъ мертвецъ.

 -- О! я вижу, что вы предпочитаете путешествіе. Чудесно, сударыня, есть старинная поговорка, что путешествіе образуетъ молодость. Честное слово! вы правы: во всякомъ случаѣ, жизнь -- вещь хорошая. Оттого-то я забочусь, чтобы вы ея у меня не отняли. Значитъ остается теперь покончить дѣло относительно пяти шиллинговъ; я кажусь немножко скупымъ, не правда ли? Это все оттого, что я очень забочусь о томъ, чтобы вы не подкупили вашихъ стражей. Къ тому же для ихъ обольщенія при васъ останутся всѣ ваши прелести. Попробуйте воспользоваться ими, если ваша неудача съ Фельтономъ не отняла у васъ охоты прибѣгать къ попыткамъ этого рода...

 "Фельтонъ ничего ему не сказалъ", подумала милэди, "еще ничего не потеряно".

 -- А теперь, сударыня, до свиданія. Завтра я приду къ вамъ объявить отъѣздъ моего гонца.

 Лордъ Винтеръ всталъ, сдѣлалъ насмѣшливый поклонъ милэди и вышелъ.

 Милэди свободно вздохнула: у нея оставалось еще четыре дня впереди; четырехъ дней ей вполнѣ достаточно, чтобы окончательно покорить своему очарованію Фельтона. Между тѣмъ ей пришла ужасная мысль, а именно, что лордъ Винтеръ, можетъ быть, пошлетъ самого Фельтона къ Букингаму за подписью приказа; такимъ образомъ Фельтонъ ускользнулъ бы изъ ея рукъ, а для полнаго успѣха плѣнницѣ необходимо было непрерывно поддерживать прелесть своего очарованія.

 Впрочемъ, какъ мы уже сказали, одно успокаивало ее Фельтонъ ничего не сказалъ.

 Она не хотѣла выказать волненія, произведеннаго на нее угрозами лорда Винтера, а потому сѣла за столъ и поѣла. Затѣмъ, какъ и наканунѣ, она встала на колѣни и громко прочитала молитвы. Какъ и наканунѣ, солдатъ пересталъ ходить и, остановившись, слушалъ.

 Вскорѣ она услыхала шумъ болѣе легкихъ шаговъ, чѣмъ шаги часового, которые раздались въ концѣ коридора и, приблизившись, остановились у ея двери.

 -- Это онъ, подумала она.

 И она запѣла ту самую религіозную пѣсню, которая такъ сильно наэлектризовала наканунѣ Фельтона.

 Хотя ея пріятный, сильный и звучный голосъ казался мелодичнѣе и трогательнѣе, чѣмъ былъ когда-либо, тѣмъ не менѣе дверь не отворилась. Милэди бросила украдкой взглядъ въ окошечко двери, и ей показалось, что за рѣшеткой сверкнули горящіе глаза молодого человѣка; но было ли это дѣйствительностью, или только видѣніемъ, она навѣрное не знала, такъ какъ на этотъ разъ онъ имѣлъ настолько надъ собой власти, что не вошелъ.

 Спустя нѣсколько минутъ послѣ того, какъ она окончила религіозную пѣсню, милэди показалось, что послышался глубокій вздохъ; затѣмъ тѣ же самые шаги, которые приблизились къ двери, тихо и точно съ сожалѣніемъ удалились.

 

XXVIII. Четвертый день пл ѣ на.

 На слѣдующій день, когда Фельтонъ вошелъ къ милэди, онъ засталъ ее стоявшею на креслѣ и державшею въ рукахъ веревку, свитую изъ батистовыхъ платковъ, разорванныхъ на длинныя полосы, которыя были сплетены и связаны за концы одна съ другой; при шумѣ, произведенномъ Фельтономъ, когда онъ отворилъ дверь, милэди легко спрыгнула съ кресла и хотѣла спрятать позади себя эту импровизированную веревку. Молодой человѣкъ былъ блѣднѣе обыкновеннаго, и красные глаза вслѣдствіе безсонницы, указывали на то, что онъ провелъ безпокойную ночь.

 Между тѣмъ его лицо выражало еще большую суровость, чѣмъ когда-либо.

 Онъ медленно приблизился къ милэди, которая сидѣла, и, взявъ конецъ смертоносной веревки, которую она нечаянно или съ намѣреніемъ оставила на виду, холодно спросилъ ее:

 -- Что это такое, сударыня?

 -- Это?-- Ничего, отвѣчала милэди съ выраженіемъ той затаенной грусти, которую она такъ искусно умѣла придавать своей улыбкѣ:-- скука -- смертельный врагъ заключенныхъ, я скучаю и для развлеченія сплела эту веревку.

 Фельтонъ обратилъ взоръ на стѣну, у которой онъ засталъ милэди стоявшею на креслѣ, на которомъ въ данную минуту она сидѣла, и замѣтилъ надъ ея головой позолоченный крюкъ, ввинченный въ стѣну, служившій для вѣшанія платья или оружія. Онъ вздрогнулъ, и плѣнница замѣтила это, такъ какъ, хотя она и сидѣла съ опущенными глазами, отъ нея ничто не ускользало.

 -- А что вы дѣлали, стоя на креслѣ? спросилъ онъ.

 -- Что вамъ до этого?

 Однако, настаивалъ Фельтонъ,-- я желаю это знать.

 -- Не спрашивайте меня,-- вы знаете, что намъ, истиннымъ христіанамъ, запрещено лгать.

 -- Въ такомъ случаѣ, я самъ скажу вамъ, что вы дѣлали или, вѣрнѣе, что вы собирались сдѣлать: вы хотѣли привести въ исполненіе задуманное вами намѣреніе. Подумайте только о томъ, сударыня, что если Господь запрещаетъ ложь, то тѣмъ строже Господь запрещаетъ прибѣгать къ самоубійству.