Наблюдательный отряд

— Трудно сказать, что она знает. Но выследить этого Собаньского необходимо. Жаль, Фирст запропал. А он обещался погулять возле дома на Нейбургской и разобраться, что там происходит.

— В следующее воскресенье пошлю туда Горностая. У Акимыча и так заданий хватает. И Росомаха не бездельничает.

По голосу Лабрюйер понял: Хорь считает роль чертёжника, исполняемую Енисеевым, чем-то вроде давосского санатория для чахоточных девиц. Понимает, что хитрый Горностай изучает всех, кто на «Фениксе» причастен к исполнению военных заказов, но ничего не может с собой поделать...

Наутро Лабрюйер вышел очень рано. По всем улицам стоял скрежет — дворники чистили тротуары, сгребали снег в длинные кучи, потом по мере возможности вывозили их во дворы.

Поговорив с дворниками и потратив на эти беседы два двугривенных, Лабрюйер узнал: если ему угодно снять квартиру именно в этом доме, то кроме парадного входа на Романовской есть и чёрный ход, из которого можно двором выйти на ту же Романовскую, а можно очень мудрёным маршрутом, со множеством поворотов, на Невскую. Но, чтобы выбраться со двора за домом, нужно войти в довольно узкий проход, сейчас ещё загромождённый снегом. Лабрюйер примерно понял, как, в самом скверном случае, будут убегать супруги Краузе, и обрадовался — действительно, вполне хватит Акимыча во дворе и Хоря на улице.

Оставалось узнать распорядок дня Краузе, и об этом попросили госпожу Круминь. Насчёт шарфа ей объяснили, что он нужен для одного дела и будет ей вручён дня через два или три, да ещё с каким-нибудь подарочком.

Росомаха появился на следующий вечер.

— Акимыч занят, ведёт вашего красавца с Большой Кузнечной. Он уже установил, откуда красавцу телефонируют, — сказал Росомаха. — Что, Леопард, наконец переходим к военным действиям?

— Так откуда?

— Из Задвинья.

— С Нейбургской?! — обрадовался Лабрюйер.

— Нет, с Виндавской. Он говорит — это неподалёку, дом на Виндавской стоит на задворках второй больницы. Так что ты затеял, Леопард?

— Если Бог будет к нам милостив — мы узнаем имена студентов, осуждавших невинных людей на смерть и избежавших наказания.

— Я очень удивлюсь, если эти люди ещё в Риге.

— А чего бы им не жить в Риге, если судебный процесс уже состоялся, вместо них осуждены другие, а они могут преспокойно строить свою карьеру? Тут — вся родня, тут все связи... По крайней мере, один человек из них — в Риге. Тот, которого теперь шантажирует Эвиденцбюро.

— Хотелось бы, чтобы всё было так просто.

— Хочешь сказать, что добраться до этого семейства Краузе было просто? Для этого покойник потребовался. Надеюсь, только один.

— Краузе?

— Ах да, ты же не знаешь...

Лабрюйер рассказал про Энгельгардта.

— Их надо брать ночью, когда они в тёплых халатах, она — в ночном чепчике, а он — в колпаке, — сказал Росомаха. — Такие люди должны ощутить себя беззащитными. Что может быть беззащитнее мужчины без штанов?

— Дети поднимут шум. Горничная и няня... погоди, там же ещё должна быть кухарка...

— Не поднимут, всё пройдёт очень тихо. Родители сразу догадаются, что шум им ни к чему.

Лабрюйер удивился — Росомаха говорил очень жёстко.

— Ты сразу невзлюбил их? — спросил Лабрюйер.

— У меня брат в пятом году погиб. В жандармах он служил... Близнец, понимаешь?! Близнец! Мы не разлей вода были!

— Вот что...

— Да. У меня к этим шкубентам свои счёты.

— Прости... Я не знал...

— Да чего уж там...

Лабрюйер похлопал Росомаху по плечу — как ещё показать своё сочувствие, он не знал.

— Хорошо, ночью, — сказал он. — Тогда придётся работать отмычками. А если дверь будет заперта на цепочку или на засов?

— Мы войдём с чёрного хода. Там чаще всего — обычный крючок. Так что сперва сходим, разведаем обстановку, посмотрим заодно, куда выходят окна. А потом уже совершим налёт. Твоя мадам Круминь там бывала, может она хотя бы на словах изобразить план квартиры?

— Я не удивлюсь, если она его и нарисует.

Росомаха был прав — дверь чёрного хода запиралась на ключ и на крючок, который легко откидывался лезвием ножа. Но перед штурмом им вместе с Акимычем пришлось заблаговременно проникнуть во двор, потому что дворник, человек ответственный, запирал на ночь и парадное, и кованые ворота подворотни. Они открыли дровяной сарай, разобрали часть поленницы и устроили что-то вроде дивана на три персоны. План операции был составлен совместно с Хорём. Хорь должен был вскоре появиться на улице и прохаживаться между парадным и подворотней.

— Всё будет хорошо, — сказал Акимыч. — Я эту публику знаю. Для спасения своей шкуры на всё пойдёт, а уж про ближнего гадостей наговорить — это за милую душу.

— Не заврались бы, — задумчиво ответил Лабрюйер. — Племянник этого Краузе, Эрнест Ламберт, дружил со сволочами из комитета. Как бы Краузе о нём не умолчал.

— Если умолчит — невелика беда, раз ты про него знаешь, — заметил Акимыч.

— Нет, Ламберт — это карта, которую можно неплохо разыграть, — возразил Росомаха. — Если заставить его выдать племянника — дальше пойдёт, как по маслу. Ну-ка, выгляну — как там окошки?