Наблюдательный отряд

— Тебе не представили этих господ?

— Представили. Один вроде Шмидт, а фамилию другого я не разобрал, так там было шумно. Автомобиль у них — чёрный «Панар-Левассор», и как они впятером туда забрались — одному Богу ведомо!

— Так Гели и Стасси уехали, а ты пошёл прогуляться с Минни и Вилли?

— Чёрта с два! Мы отошли от дверей Латышского общества, потому что там была толпа... Я был так счастлив, что эта ведьма убралась!.. Я думал — сейчас поговорим о чём-нибудь кроме фиоритур и бельканте. А они исчезли!

— Как — исчезли?

— Сбежали! Мы пошли в сторону Александровской через толпу — и в толпе я их потерял. Искал, искал — их нет! А телефонировать им в такое время уже неприлично.

— Странно... У вас же такая дружба...

— Я убью эту ведьму. Это она им что-то наговорила.

Тут у дверей чёрного хода началась какая-то суета. Из салона Лабрюйер услышал, как Ян пытается кого-то выставить и обещает позвать полицию.

— Я сам разберусь, — сказал Лабрюйер. — Сейчас вернусь.

Поспешив на помощь Яну, он увидел, что в фотографическое заведение ломится какой-то злодей с чёрной рожей и требует хозяина.

— Я хозяин, — строго сказал Лабрюйер. — А это что ещё за арап?

— Это я, Мякишев... я даже умыться не успел...

— Мякишев?.. — удивился Ян. — Господин Гроссмайстер!..

— Я тоже его не узнал. Ян, ступай домой, на сегодня с тебя довольно. Плёнки завтра с утра проявишь. Ступай, ступай! — приказал Лабрюйер.

Сенька проскочил мимо ошарашенного Яна и стоял, тяжело дыша, как старый дед, взошедший на третий этаж.

— Садись, вон табурет. Да расстегнись хотя бы. Прямо так по городу бежал? Как же тебя в трамвай-то впустили? — спросил Лабрюйер, выпроводив Яна.

— Я сзади прицепился, потом кондуктор согнал, так я — бегом... Александр Иванович, я к вам насчёт Собаньского! — выпалил Сенька. — Полдороги бежал, дайте дух перевести...

— Ты сперва отдышись. Ну, что Собаньский?

— Это не тот Собаньский!

— То есть как — не тот?

— Нашего, люцинского, я знаю. Его все знают! Ну вот — бегу я по заводскому двору, меж сборочными цехами, тачку гоню, в тачке тряпки промасленные, ни на что не годные, да деревяшки какие-то, да разломанный стул, да бумажки туда мастер бросил, чертежи какие-то ненужные. Гоню, значит, в кочегарку. И вижу — идёт господин инженер Савицкий, с ним — ещё господа, и при них — такой плотный господин, толстощёкий — рожа в сковородку не влезет, какими-то бумажками машет. Что-то им втолковывает. Что — не понять. Я остановился — их пропустить. И Савицкий говорит: «Господа, а ведь в этих рассуждениях что-то есть. Пойдём, — говорит, пан Собаньский с нами, вы не на ходу, а спокойно всё это ещё раз нам повторите». Я стою с тачкой, дурак дураком, думаю — послышалось или не послышалось? Они же не вопили, тихо говорили. Вспомнил — вы, Александр Иванович, про Собаньского узнавать велели. Я тачку оставил, за ними побежал. Бумажки с тачки с собой прихватил, догоняю, спрашиваю: «Господин Собаньский, это не вы часом обронили?» Он мне говорит: «Нет, не я. Савицкий посмотрел, сказал выбросить. Там, — говорит, — ошибка, чертёжник ошибся. Я еле до ночи дотерпел — и сюда!»

— Плотный толстощёкий господин? — переспросил Лабрюйер. — Ну, чуяло же сердце, что с этим Собаньским дело неладно! Не мог он у Кузьмича такой ценный чертёж оставить, плюнул бы на свою панскую гордость и вернулся! Сенька, ты молодец. Ты такие ценные сведения принёс, что на вес золота. Пойдём, доложишь господину Хорю.

Но докладывали они хором, на два голоса, на манер оперного дуэта, и Хорь даже не сразу понял значение новости.

— Значит, подменили изобретателя! — он даже обрадовался. — Вот она, вторая ниточка, за которую наконец можно будет потянуть!

Первой был Феррони.

— Но это не та ниточка, которую мы искали. Мнимый Собаньский появился на «Моторе» после того, как оттуда стали просачиваться ценные сведения. Я думаю, вот что произошло. Вокруг заводов крутился человек не из Эвиденцбюро, а откуда-то ещё. Он познакомился с люцинским гением и сообразил, что проще всего выдать себя за провинциального изобретателя, этакого Кулибина. А у Собаньского куча чертежей и описаний, отчего ж не воспользоваться.

— Это, выходит, итальянец?

— Вряд ли что природный итальянец. Скорее, человек, которого итальянцы наняли. А Собаньского, боюсь, найдут уже по весне, когда снег сойдёт.

— Нужно устроить военный совет, — решил Хорь. — Если фальшивый Собаньский действительно завербован итальянцами, то он же как-то поддерживает с ними связь. Ты, Мякишев, даже не представляешь, какую услугу нам оказал!

— Он главарь шайки? — с надеждой спросил Сенька.

— Н-ну... вроде того... Считай, что первый помощник главаря, — вывернулся Лабрюйер. — Сейчас ты умоешься, попьёшь с нами чаю и пойдёшь к себе ночевать. Твоя задача — следить за фальшивым Собаньским. Может быть, тебе удастся понять, где он поселился. А моя задача — с утра телефонировать Линдеру и спросить про неопознанные трупы.

Напоив Сеньку чаем и отправив его домой, Лабрюйер и Хорь устроили совещание.

— Может быть, блондинка, которая крутится возле «Мотора», уже знает, что люцинский изобретатель фальшивый? — спросил Хорь.