Наблюдательный отряд

Лабрюйер с интересом посмотрел на Лореляй. Она вздёрнула подбородок, всем видом показывая: и у меня есть своя гордость, деньги, добытые таким путём, брать не желаю.

— Тут ещё какие-то бумаги.

— Всё забирай. И шарф уноси.

— Странное убийство. Похоже на женскую месть, — заметил Лабрюйер и внимательно посмотрел на Лореляй. — Допустим, некая женщина отомстила за любовника или же не хотела, чтобы господин Акке причинил вред любовнику...

— Это не я, полицейский пёс, и не смотри на меня так. Я ещё никого в жизни не убила. Сам знаешь.

— Но ты прекрасно умеешь врать.

— Ты очень удивишься, ищейка, но как раз тебе я очень мало врала.

— Допустим... А теперь скажи — не заметила ли ты в той комнате чего-нибудь странного?

— Обычная меблированная комната... — Лореляй задумалась. — Примерно тридцать квадратных аршин. Если нанимать помесячно — выйдет шесть рублей, но там такой дом — я думаю, можно снять и на три дня, и это будет уже не двадцать копеек за аршин... Обстановка самая простая — кровать, стол, два стула, шкаф, умывальник в углу. В шкаф я заглянула, чтобы осмотреть пальто.

— А как он лежал на кровати?

— Раскинувшись... Ты задал хороший вопрос, старый пёс. Выходит, его удавили лежащего? Он лёг — и его удавили? Да нет же, к нему подошли сзади и накинули шарф. Я не понимаю...

— Я тоже не понимаю. Вот что мы сделаем. Ты пока нигде не показывайся, а я попробую узнать в полицейском управлении, что выяснили инспекторы. Может, убийцу уже поймали. Ты можешь прислать ко мне кого-нибудь другого, не Трудхен?

— Могу.

— Тогда я ухожу.

Лореляй положила на стол грибок с чулком и встала.

— Я не убивала этого Акке, — сказала она. — Но если он убил Ротмана — туда ему и дорога.

— Отчего ты так привязалась к этому ворюге?

— Оттого... не пустил пойти по дурной дорожке. А могла — знаешь, когда у девушки никого нет, её очень легко пускают по рукам. Могла. А он не дал. Ну, ступай, ищейка. Ступай...

И Лабрюйер ушёл.

Мальчишка, хозяйский сынок, сбегал на Московскую, остановил для него ормана, и Лабрюйер поехал на Александровскую, но ехал причудливо — не по Романовской, что было бы правильно, а зигзагами через район спикеров. Он хотел убедиться, что никто не повис на хвосте. Убедившись, поехал в фотографическое заведение.

Там он рассказал Хорю про странную новость. Назвал также имя Лореляй, сказав, что у всех полицейских инспекторов и агентов есть такие знакомства в преступном мире, порой чуть ли не приятельские, и это вполне может быть женщина. О том, что приятельство было подозрительно тёплым, он не доложил.

— Чем больше я об этом думаю, тем яснее, что Ротман с его загадочным свидетелем к нашему делу отношения не имеют, — сказал Лабрюйер. — И Лореляй пошла в меблированные комнаты потому, что «череп» по моему описанию показался ей знакомым. Но трудно понять, что в её словах правда. Она не убивала, это я сразу понял. Но чего она добивалась и всю ли добычу отдала мне — я не знаю.

— Может статься, паспорт и вовсе фальшивый, — ответил Хорь. — А вот тебе моя добыча. В десятом году в Императорском яхт-клубе числилось сорок четыре яхты, из них тридцать две парусные, двенадцать моторных и паровых.

— Нам нужны именно эти двенадцать, — вспомнив о похищенной в Выборге девочке, заявил Лабрюйер. — Простое парусное судёнышко — это баловство, чтобы катать барышень по заливу.

— Дай это довольно скучно — не то что в столице. Там хоть можно гулять под парусом между островами... Ну вот, я перерыл полпуда старых газет и докопался до нескольких яхтовладельцев.

Хорь разложил перед Лабрюйером газеты, согнутые так, чтобы фотографии яхт оказались сверху.

— Руки бы поотрывать этим фотографам, — сказал Лабрюйер. — Ни черта не разобрать. И типографщикам руки поотрывать... хотя они, подлецы, и так безрукие... Стоп! Хорь, гляди!

Под каждым снимком было несколько строчек. Журналисты сообщали, кто владелец яхты и по какому случаю она оказалась на страницах издания. Строчки, заинтересовавшие Лабрюйера, были такими: «Участник ежегодных гонок г-н Феликс Розенцвайг и его яхта “Лизетта” у причала Императорского Рижского яхт-клуба». Картинка была ужасная — лица вообще не разобрать, а яхта — один тёмный силуэт.

— Розенцвайг? — спросил Хорь.

— Это инженер, что трудится на «Фениксе». Тот самый, кому Горностай отдал чертёж воздушного парохода! Ты понимаешь?.. Он увязался за Рейтерном, чтобы побывать на обсуждении моделей гидроаэропланов на «Моторе»!

— Розенцвайг!

— Я его видел там — чистый ангел с рождественской картинки!

— Розенцвайг!

— Одна из двенадцати яхт приличного водоизмещения! Это след, Хорь. Не тот след, что понравится Горностаю, но другого у нас пока нет.

Хорь рассмеялся.

— Я как командир отряда приказываю тебе разрабатывать эту линию, — сказал он. — Что ты знаешь про этого Розенцвайга?