Наблюдательный отряд

— Господин Калеп, мне в руки попал любопытный чертёж, — сказал он. — Я не конструирую аэропланов, хотя очень хотел бы. Моё последнее задание — крыша для пассажирского вагона второго класса. Вот, поглядите.

Он достал из папки чертёж гения Собаньского.

— Как, он и до «Феникса» добрался? — удивился Калеп. — Видел я это изобретение, хотя и не так безупречно начерченное. Это смешно — но меня преследуют изобретатели вечного двигателя, пушек для запуска ядра на Луну и тому подобных недоразумений. Теперь вот объявился человек, утверждающий, что аэроплан может висеть в воздухе, как стрекоза. И что такому подвисанию способствуют эти боковые колёса. Доводы рассудка бессильны — он убеждён, что я могу написать государю императору и получить приказ немедленно приступить к постройке этого летающего парохода. Он как-то научился проникать на территорию завода и норовит всюду меня подстеречь со своей затеей.

— Я должен был догадаться, — горестно вздохнул Розенцвайг. — Сумасшедшие обожают старательно вычерчивать свои прожекты.

— Да, он не в своём уме, — согласился Калеп. — Впрочем, это безобидный сумасшедший, он не кричит и в драку не лезет. Его даже подкармливают наши сердобольные рабочие. Он с кем-то в слесарном цеху подружился...

Лабрюйер задумался. Он вспомнил Собаньского. Ведьлюцинский гений не один вечер потратил на свой великолепный чертёж. Он должен был хотя бы попытаться его вернуть. И начать поиски ему следовало с Конюшенной улицы. А он там после того, как Панкратов его выставил, ни разу не появился.

Дискуссия о гидроаэропланах меж тем подошла к концу. Калеп своей директорской властью окончательно прекратил её и отправил подчинённых на рабочие места. Вместе с инженерами ушёл и Дыбовский. В комнате остались только Калеп, Лабрюйер и Гаккель.

— Если бы объединить ваш талант и опыт Дыбовского, мир бы имел гениального конструктора, — сказал Гаккелю Калеп. — Но вы не лётчик, а он не имеет ваших знаний. Подружиться с ним вы, боюсь, не сумеете...

— И не собираюсь! — отрубил изобретатель.

— Если вы хотите добиться правительственного заказа на свой аэроплан, вам только им и нужно несколько лет заниматься. А вы — чего только не пробовали.

— И всюду достиг успеха!

Калеп покачал головой. А Лабрюйер вдруг вспомнил, с каким ошарашенным лицом сидел Гаккель в автомобиле, взлетевшем на сугроб.

— Господин Гаккель, вы собирались помочь своему шофёру, — напомнил он. — Бедняга, наверно, до сих пор не вылез из Ноева ковчега.

— Какого ковчега? Ах, да! Фёдор Фёдорович, мне нужно человека четыре самых здоровых грузчика!

Узнав подробности, Калеп рассмеялся и вдруг сильно закашлялся.

— Что-то я в последнее время совсем расклеился, — пожаловался он Лабрюйеру. — Яков Модестович, догоните Рейтерна, он вам даст грузчиков. А модель пусть пока останется тут.

— Нет. Не хочу, чтобы Дыбовский её изучал.

С тем Гаккель и побежал искать Теодора Рейтерна.

— Удивительный человек, — сказал о нём Калеп. — Прекрасное образование, строил в Сибири первую линию высоковольтных передач, в Санкт-Петербурге трамвайное сообщение проектировал, потом аэропланами увлёкся. На его «Гаккеле-седьмом» Алехнович той весной всероссийский рекорд высоты в Москве поставил — шестьсот тридцать четыре сажени. И вот надо же, потянуло его к морской авиации...

— Я, если позволите, сейчас поеду прочь, — ответил Лабрюйер. — Был рад встрече. Кстати, где теперь госпожа Зверева и Слюсаренко?

— Сию минуту, насколько я знаю, в столице. А весной собираются открывать в Зассенгофе, тут поблизости, настоящую лётную школу и строить авиационные мастерские.

— Конкуренты? — усмехнулся Лабрюйер.

— Не совсем. У них другая задача. Изобретать аэропланы они не будут, а будут, если смогут получить заказ от Военного министерства, делать «фарманы» по французскому образцу, но на свой лад, с укороченными крыльями и иными нововведениями. Зверева своего добилась — она спроектировала отличный самолёт-разведчик. Говорят, будет развивать скорость более ста двадцати вёрст в час.

Калеп покосился на большие настенные часы. Это не было намёком. Лабрюйер и без намёков понимал, насколько занят директор завода.

— Она дама решительная и отступать не умеет, — согласился Лабрюйер. — Рад, что у неё всё хорошо. Если появятся вопросы — я вам телефонирую.

— Вы ведь на ормане прибыли?

— Да, так смешно получилось — он ждёт меня где-то на заводской территории. Я его на весь день нанял, — объяснил Лабрюйер. — Честь имею кланяться.

Бертулис Апсе действительно ждал неподалёку — поставил свою пролётку в тупичок и курил трубку в компании двух мужчин; один был в длинном промасленном фартуке, другой — в грязном халате, сильно смахивавшем на подрясник. Судя по весёлым физиономиям, в компании шёл обмен непотребными историйками.

— Едем, — сказал орману Лабрюйер.

Сейчас ему срочно требовалось одиночество.

Молодые офицеры и инженеры так галдели, что Лабрюйер малость ошалел от их жизнерадостного шума. Он даже позавидовал этим мужчинам, способным с таким азартом обсуждать лошадиные силы в моторе. Обсуждение моделей оказалось, как это ни странно, утомительным.