Наблюдательный отряд

На воровке было тёмно-зелёное платье с завышенной талией, которое ей очень шло, на тонкой руке — браслетка с изумрудами, крупноватыми для настоящих, но от этой женщины всего можно было ожидать. Платье имело очень скромный вырез, но такой, что всякий мужской взгляд туда бы устремился: кулон на довольно толстой цепочке был в виде обнажённой крылатой сильфиды с очень аппетитными формами. Если бы Лабрюйер заинтересовался им как произведением искусства, то скоро узнал бы, что эти эмалевые кулоны привозят из Америки. Но его больше привлекла пикантная фигурка в вершок высотой.

— А шляпу снимать даме не обязательно, — сказала Лореляй, поправила кулон и села к столику с альбомами. Лабрюйер уселся напротив.

— Ты прекрасно выглядишь. Немного поправилась, похорошела...

— Ты ведь меня по делу позвал, старая ищейка. Или, может быть, ты собрался предложить мне руку и сердце?

— Предложил бы, так ведь ты за меня не пойдёшь, — усмехнулся Лабрюйер. — Тебе нужен молодой, стройный, а у меня, сама видишь, уже брюшко... Но давай я сразу к делу перейду. В Риге появился один человек. Есть подозрение, что из ваших. Но птица высокого полёта — по вашим меркам. Его какое-то время считали покойником, а он взял да и воскрес. Его опознал Ротман...

— Это какой же Ротман?

— Точно, их двое было. Тот, что до беспорядков хороводился с митавскими парнями и с Зальцманом...

— Он что, ещё жив? Я слыхала, что помер! — Лореляй вдруг разволновалась. — Надо же, мы его похоронили, а он жив!

— Ещё один выходец с того света... Но жив ли он сейчас — большой вопрос. Он опознал того человека и, как я понял, решил с ним поговорить. И пропал. Погоди, погоди, это ещё не всё. Тот человек выследил его — а жил Ротман недалеко от Александровских ворот, напротив кладбища, в подвале. Тот человек что-то задумал нехорошее, но я ему помешал. Сказал бы мне кто тогда, что спасу ворюгу Ротмана от убийцы, — не поверил бы. Но, Лореляй, ты рано радуешься. Очень может быть, что я в тот день, когда гонялся за убийцей по кладбищу, ещё не знал, что Ротмана больше нет. Видишь ли, он исчез, а те двое несчастных, с которыми он жил в подвале, отравлены. Может, они что-то видели или знали, но уже не скажут.

— Как — отравлены?

— Им бутылку с ядовитой водкой подсунули. В общем, запутанное дело. Так вот — не появлялся ли в наших палестинах человек, похожий на трёхнедельного покойника?

Лабрюйер как можно подробнее описал внешность «черепа».

— Нет, такого вроде не было, — подумав, сказала Лореляй. Тут госпожа Круминь принесла кофе — две чашки с блюдцами на подносе, но даже простенького печеньица там не было, что означало: выполняю распоряжение хозяина, и не более того.

— Подумай хорошенько. Может быть, десять лет назад он ещё не был таким страшным.

— Да, старый пёс, ты так его изобразил — не дай бог, ночью приснится... Это всё, что ты о нём знаешь?

— Знаю приблизительно, где он живёт. То есть где временно поселился. Представляешь место, где в Выгонную дамбу упирается Мельничная улица? Там он и живёт, если ещё не сбежал. Думаю, что снимает меблированную комнату.

— Ротман может спрятаться у кого-то из старых подружек. Почуять опасность и спрятаться.

— Когда-то его подружкой была Толстая Эльза. Но она, кажется, померла.

— Да, Эльза померла. Ещё когда ты в полиции служил. Но он одно время, когда деньги водились, еврейку содержал, очень красивую. Давно, правда. Потом она от него к кому-то ушла, но говорили, что они тайком встречаются.

— Еврейка часом не с Канавной улицы?

— Если и оттуда — то нашёлся добрый человек, выкупил её. Только, ты же знаешь, если девочка привыкла передком на жизнь зарабатывать, то ничего больше делать уже не станет. Сколько раз бывало — и выкупят, и в магазин продавщицей пристроят, а года полтора прошло — и опять она на Канавной. Я узнаю, есть одна старушка, я её спрошу...

— Спроси, Лореляй. А сейчас Ян сделает тебе карточки на память...

— Ты с ума сошёл, полицейская ищейка. На что мне карточки?!

Допив кофе, Лореляй ушла, пообещав телефонировать, если что-то узнает о Ротмане. Лабрюйер проводил её до дверей, даже двери закрыл, но потом выскочил и проводил взглядом маленькую лёгкую фигурку, словно пролетавшую в щели между увесисто и достойно топающими бюргерами и их супругами.

Они были абсолютно разные — белокурая Лореляй, не имевшая никаких иллюзий, и темноволосая пылкая Наташа, идеалистка, способная влюбиться, едва обменявшись с мужчиной взглядом. Честно говоря, воровка была понятнее и ближе. Но отчего-то она, при всей своей симпатии к Лабрюйеру, соблюдала известное расстояние между ними, как будто раз и навсегда запретила себе те чувства, которые окажутся чересчур серьёзными и пойдут во вред ремеслу. Она была смела, даже отчаянно смела, когда по верёвочной лестнице карабкалась на балкон пятого этажа, но настоящей женской привязанности к мужчине боялась — видно, в молодости крепко обожглась.

А вот понять Наташу он ещё не мог.

В дверь салона вошёл посыльный с картонной коробкой.

— Господину Лабрюйеру велено отдать в собственные руки.

— От кого? — удивился Лабрюйер. Посыльный пожал плечами и вышел.