Наблюдательный отряд

— Так ты его в котельной, что ли, в последний раз видел?

— Да нет, прямо на улице. А ещё гривенничка не пожалуете?

— Пропьёшь?

— За ваше же здоровьице и пропью.

— Держи да говори скорее. Я, за тобой гоняясь, уже нос отморозил.

Барбос расхохотался и вдруг смолк.

— А и то... нехорошо, что Ротман пропал, он неспроста пропал... Вот я сейчас подумал — так и вижу, что неспроста.

— А как это было?

— Как? Идём по Романовской за кашей, толкуем. Идём аккурат от Суворовской к Дерптской. И посреди квартала мой Ротман вдруг встал в пень, словно ноженьки отнялись. Я ему: ты чего? А он мне: Ерёмка... Ерёма — это, значит, я, Ермолай. Ерёмка, говорит, гля — человек с того света вернулся! Я — креститься! Ведь и впрямь — выходец с того света!

— Много ты их встречал? — удивился Лабрюйер.

— Бог миловал! А только рожа — будто он месяц в гробу пролежал и черви её, рожу, уже обглодали.

— Значит, с того света... И что дальше? Мимо прошли?

— Какое там мимо! Ротман говорит: Ерёмка, мне ведь этот покойник-то и нужен! На что, спрашиваю, тебе такое страшило? А он мне: нужен, да и только! Это, говорит, Бог мои молитвы услышал и нарочно его с того света воротил. Ты, говорит, Ерёма, ступай, я тебя догоню.

— А потом?

— Я, дурак, пошёл. А он ведь меня так и не догнал.

— И больше не появлялся?

— То-то и оно... Прямо сгинул... Вы, господин хороший, коли увидите его, передайте — пусть приходит. Или хоть придите скажите, что отмучился раб Божий. Свечку за него, правда, ставить нельзя, ну, я так, по-простецки, помолюсь. Ночью, когда тут вышагиваешь, не знаешь, чем себя занять, так можно и помолиться...

Лабрюйер возвращался домой не то чтобы озадаченный — что-то в этом роде он и предполагал, — а скорее задумчивый. Если Ротман жив — то где он? А похоже, что выходец с тобой света с ним уже расправился.

Что это значит? То, что «череп» хочет числиться в мёртвых. До такой степени, хочет, что готов убивать, лишь бы никто не заподозрил, будто он жив. Ротман сдуру спугнул его — и вот результат. Те двое убогих, возможно, видели, как Ротман беседует с «черепом»... что же он, проклятый, затеял?..

Если он может доказать невиновность Ротманова племянника — значит, он в пятом и шестом годах был в Риге. Когда же совершилось фальшивое переселение на тот свет? И почему? Знакомство с Ротманом уже говорит не в пользу «черепа». Может, мошенник высшей пробы?

Уйдя из сыскной полиции, Лабрюйер не знал, что за новые герои преступного мира осчастливили Ригу своим вниманием.

Стало быть, придётся искать Лореляй.

Отношения с этой воровкой были довольно странными — порой Лабрюйер просто ею восхищался. Маленькая, худенькая, белокурая, она отлично исполняла роль двенадцатилетнего мальчишки, но лазила в окна лучше всякой обезьяны. Видимо, и он ей понравился. Несколько раз Лабрюйер ловил Лореляй, но тогда оба были молоды и азартны, враждовали всерьёз. Со временем их отношения стали чем-то вроде игры «кто кого», а потом уж до того дошло, что они могли, встретившись, совершенно по-приятельски поболтать.

Решив, что утром нужно будет съездить в Гостиный двор и поузнавать о Лореляй, которая считала это место своими охотничьими угодьями, Лабрюйер отправился домой.

Стоило войти и раздеться, как в дверь постучал Хорь. Он, видно, из своего окна поглядывал, не засветятся ли окошки Лабрюйера.

— Они не приходили? — спросил Хорь.

— При мне — нет.

— Завтра я им телефонирую.

— А если они скажут — фрейлен Каролина, собирайтесь, вечером идём на «Демона»? Тогда что?

Хорь хлюпнул носом, и получилось это очень жалостно.

— Чёрт, ну что за гадость! Я понимаю, была бы какая-нибудь чума или хоть инфлуэнца! Не так было бы обидно! А то сопли, как у младенца!

— Совершенно оскорбительная хворь, — согласился Лабрюйер. — Пошли чай пить. Я так промёрз, что завтра, чего доброго, буду вроде тебя — на ходу на сопли наступать.

— Сочувствую. Завтра с утра я поеду в Гостиный двор добывать сведения. — А что такое?

За чаем Лабрюйер рассказал Хорю про выходца с того света и Ротмана.

— Нам бы сейчас очень пригодилась карточка Ротмана — было бы что людям показывать. А по описанию его вовеки не найдёшь — половина рижских бездомных под это описание подойдёт.

— Карточка твоего «черепа» тоже бы очень пригодилась... Хотя бы твоим полицейским друзьям её показать — может, он много лет назад сгинул без вести, а дело в архиве осталось...

— Хорь, ты прав. В деле может оказаться и его карточка. А узнать имя — это уже немало. Но сперва — в Гостиный двор.

Гостиный двор был таким местом, где вокруг богатых лавок русских купцов ошивалось немало всякой сомнительной публики. Поэтому там бродили агенты сыскной полиции — смотрели, не вынырнет ли какой старый знакомец с ужасающей репутацией.

Лабрюйер подошёл к знакомому приказчику, пожилому и опытному, подождал, пока тот отмерит покупательнице десять аршин чёрного бархата, и спросил — но не про Лореляй, а про её напарницу Трудхен. Эта почтенная особа именно тут была прихвачена на горячем — залезла в карман к растяпе, и потому приказчики её хорошо запомнили.