Наблюдательный отряд

— Её нет. Стало быть, Ротман её нашёл. Это радует. Но не радует, что убогие молчат...

Енисеев не сразу сообразил, как лучше отворять эту дверь, сбитую из толстых и широких досок. Наконец ему удалось откинуть одну половину.

— Свети! — приказал он и полез в подвал. Спустившись, он позвал Лабрюйера:

— Встань-ка на лестнице, Леопард, и посвети вой в тот угол. Та-а-ак...

В пятне света Лабрюйер видел, как Енисеев, склонившись над кучей тряпья, шарит в ней.

— Уходим, — вдруг сказал Енисеев. — Дело плохо.

— Там что — тела? — спросил догадливый Лабрюйер.

— Да. Два трупа.

— Ротман?..

— Не знаю. Спустись сам, только быстро. И вылезай скорее — там вонища, как в лагере у солдатского сортира.

Лабрюйер за свою жизнь столько покойников навидался — его уже трудно было смутить видом мёртвого лица. Что такое люди, утратившие человеческий облик, он тоже знал. Но даже самый жалкий нищий не станет гадить там, где спит, да и запах рвоты тоже наводил на нехорошие мысли.

Ротмана в подвале не было.

На перевёрнутом ящике стоял полуштоф зелёного стекла, самая подходящая посудина для водки и шнапса. Рядом с ним — какие-то огрызки и оглодки.

Лабрюйер быстро вылез оттуда.

— Бежим, — велел Енисеев. — Могу держать пари, что отрава — в бутылке.

Они побежали к «Руссо-Балту».

— Выходит, Ротман уцелел, — сказал Енисеев, усаживаясь поудобнее.

— Я это допускаю, — ответил Лабрюйер. — Но если так — он уцелел чудом. Тот, кто подсунул этим несчастным бутылку, предполагал, что они её разопьют вместе с Ротманом. То есть он сперва снял с двери погреба мою записку... это значит, что мой «череп» не настолько испугался выстрелов, чтобы убежать далеко... Мне следовало остаться там и покараулить!..

— Возможно. Но ты же был уверен, что Ротман придёт только вечером, если не ночью. Завтра с утра свяжись с полицейским управлением. Сейчас зима, покойники могут ещё месяц пролежать в подвале, пока их там обнаружат. А нам нужно поскорее узнать, что в бутылке.

— Что прикажешь объяснять Линдеру? Откуда я знаю про трупы?

— Скажи — встретил перепуганного Ротмана, который их там нашёл, а в полицию обращаться боится. Вот тебе пожаловался — и решил, что этого довольно, а сам пошёл искать другое жильё.

— Хотел бы я знать, куда подевался Ротман...

— Что первое бредёт на ум?

— Пожалуй, то самое, что ты сказал, — вернулся, унюхал ароматы, понял, что стряслось, и сбежал.

— Второе?

— Мог ли он знать, что за ним охотятся, и вообще не прийти ночевать? А бутылку подбросить в подвал несложно.

— Мог. Третье?

— Он сам принёс эту бутылку. Но это значит, что он как-то договорился с «черепом», и «череп» велел ему избавиться от свидетелей. Допустим, «череп» от него откупился, и так откупился, что Ротман может уехать ну хоть в Люцин, чтобы жить там без роскоши, но в тепле и сытости. Если, конечно, доедет.

— Любопытная версия... Что же такого натворил этот «череп», если сперва охотился на Ротмана, потом с ним вдруг помирился и напал на людей, видевших его с Ротманом?

— А я вот другое хочу понять. Ротман где-то его увидел и понял, что он свидетель давних безобразий. Это ещё можно допустить. Но как «череп» додумался, что нищий попрошайка представляет для него угрозу?

— Тоже загадка... Мюллер, сворачивай направо! Довезёшь меня до дома. Я поселился чуть ли в самой проходной «Феникса». Идти на службу — пять минут, а в моём доме живёт ещё несколько семей, чьи кормильцы трудятся на «Фениксе», кто счетоводом, кто слесарем. Очень удобно. Погоди, к самому дому не подруливай. У меня там ещё и молодёжь, которая устраивает полуночные гулянки. Ей незачем видеть, как старый чертёжник приезжает на автомобиле.

Простившись с Енисеевым, Лабрюйер в самом мрачном настроении поехал домой. Мюллер что-то рассказывал про мотор своего автомобиля, но понять было решительно невозможно. Рассчитавшись с шофёром, Лабрюйер отпустил его и поднялся к себе. Ничего не хотелось. Писать письмо Наташе Иртенской тоже не хотелось. Человек, который нанюхался в подвале всякой мерзости, не в состоянии после этого размышлять о возвышенных чувствах.

Звонить утром Линдеру Лабрюйер не стал. Енисееву легко отдавать приказания — сообщи, Леопард, в полицию, узнай, Леопард, чем их отравили! А о том, что возле подвальной двери на свеженьком снегу остались следы двух мужчин, лазивших в подвал, он не подумал. И поди знай, не видел ли какой-нибудь старый хрен, страдающий бессонницей, «Руссо-Балт» Мюллера...

Решив, что пока беспокоить полицию не стоит, Лабрюйер пошёл в лабораторию — осведомляться о здоровье Хоря. Хорь был сильно недоволен — в таком жалком виде он не мог идти с девушками на оперу «Демон». Лабрюйер знал, что лучшее средство от насморка — дюжина носовых платков. Он сам пошёл за ними в галантерейную лавку, и тут ему повезло — он встретил Ольгу Ливанову, на сей раз — без детей.