Наблюдательный отряд

— Она всякие виды видывала, не проболтается.

— А сколько ей, как ты думаешь, лет?

— За сорок, поди.

— В такие годы бабы ещё любовников заводят...

— Вот про это нужно Андрея спрашивать. Он запросто узнает. Да кому она нужна, беззубая?

— Коту, может?

«Котами» звали молодых парней, бывших на содержании у пожилых проституток. Нюшка-селёдка вполне могла тратить заработанные деньги на небрезгливого парнишку из Московского форштадта.

— Боязно тебя туда посылать, Кузьмич. Я поговорю в управлении. Может, порекомендуют подходящего агента.

— А я сам порекомендую. Сенька Мякишев, он за два дома от меня поселился. Парнишка из провинции, страх как хочет служить в полиции. Он бы за небольшие деньги походил, поузнавал.

— Хм... Договаривайся!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Енисеев пришёл очень поздно. На сей раз он был без бороды, а одет — как скромный служащий большой конторы.

— Я ненадолго, — сказал он. — Где Хорь?

— Хорь сопливый. Я его домой прогнал — пусть лечится. Ему госпожа Круминь травок надавала, объяснила, как заваривать. Так что мы вместе с Яном делали карточки. Заказов много, вот только что управились, и я его отпустил, — ответил Лабрюйер. — И сам собираюсь домой.

— А с чего это Хорь простудился?

— Не знаю. Я днём ходил по делам. Пришёл — а он тут носом хлюпает. В таком виде, сам понимаешь, его к клиентам выпускать нельзя. Ну вот, докладываю. Есть вторая версия, но пока что выглядит очень странно. Я надеялся, что сегодня придёт один человечек, но вот его всё нет и нет. А он отыскал свидетеля давнего злодеяния и очень хотел о нём рассказать.

— Злодеяния, оставшегося безнаказанным?

— Ну да, в пятом и шестом году много такого понатворили, что до сих пор всякие гадости вылезают. Ты ведь знаешь, что наша госпожа Круминь обнаружила?

Узнав про тайный розыск супруги дворника, Енисеев помрачнел.

— И ведь таких доносчиков сотни, если не тысячи, — сказал он. — И все про них знают, знают — и молчат. Тебе и мне — не расскажут, мы тут чужие, а вот пойдёт по дворам госпожа Круминь в клетчатом платочке — и такого наслушается!

— Вот уж не сомневаюсь! Не послать ли её на поиски итальянца?

Лабрюйер хотел было рассказать Енисееву о своих беседах с госпожой Крамер, но воздержался. Стало неловко — столько времени потратил на бабушку, у которой не все дома.

— Заплати деньги полицейским агентам, пусть пробегутся по гостиницам, — сказал Енисеев. — Ты прав — вряд ли сюда пришлют настоящего итальянского лаццарони. Но... но проверить нужно всё! Может, кто-то в гостинице слышал итальянскую речь.

— Это можно. Только я уверен — получится трата казённых денег, и ничего более.

— Да, брат Аякс, девяносто девять шансов из ста — что ничего более. Но если там будет хотя бы тень следа, хотя бы намёк на след — ты это почуешь.

— Почую... — буркнул Лабрюйер. — Если не свалюсь сопливый, так что нос откажется служить.

— С чего бы это?

— Сегодня промочил ноги вот по сих, — Лабрюйер показал на пах. Это было почти правдой — кальсоны оказались мокры выше колена.

— В канал провалился?!

— Нет, по кладбищу бегал. Твоё, между прочим, задание выполнял — проверял вторую версию.

Услышав о кладбищенском похождении, Енисеев даже обрадовался.

— Надо же, стрельба на могилках! Сколько служу, а такого со мной не бывало, тут ты, брат Аякс, меня обскакал. Но знаешь что? Давай-ка сейчас туда съездим. Убедимся, что твой Ротман жив, и заберём его ну хоть сюда.

Они беседовали, сидя в тёмном салоне. Лабрюйер подумал — и согласился.

— Я только револьвер подзаряжу, — сказал он. — И возьму с собой ещё патронов. Чёрт его знает, кто ещё вертится вокруг того подвала.

— Нож и верёвку, — напомнил Енисеев. — Мало ли кого придётся брать живым. Сдаётся мне, что твой «череп» в этом деле — всего лишь неудачно выбранный исполнитель. Пойду-ка я, телефонирую Мюллеру...

— Он выздоровел?

— Не настолько, чтобы вести себя разумно. Но для нас — вполне здоров.

Летом Вильгельм Мюллер немало выручал Лабрюйера и Енисеева со своим «Руссо-Балтом». Это был один из тех чудаков, без которых жизнь скучна и чересчур правильна. Мюллер лет до тридцати служил бухгалтером на велосипедном заводе Лейтнера, потом перешёл на «Руссо-Балт» — и от близости такого количества прекрасных автомобилей малость повредился рассудком. Он вместо исполнения прямых обязанностей целыми днями пропадал в цехах. Начальство дулось, но до поры терпело. Потом он продал всё, что мог, и приобрёл свой собственный автомобиль. К тому времени Мюллер уже был неплохим шофёром, а вскоре стал истинным мастером. Как-то его попросили помочь инспекторам сыскной полиции, он принял участие в бешеной погоне, и после того его жизнь изменилась, как он полагал — в лучшую сторону. Он оставил бухгалтерское ремесло, формально уволился с завода, стал зарабатывать на жизнь частным извозом, исполнял поручения сыскной полиции, а заводское начальство призывало его и ещё несколько автомобильных фанатиков, когда нужно было обкатывать новые модели и искать в них недостатки и недоработки.