Наблюдательный отряд

— Врёт. Гувернантка ей писала. И хотел бы я знать, что именно. Послушай, мне нужны сведения об этой Анне Григорьевне. Я понимаю, что после смерти дочери можно запереться в усадьбе бог весть на сколько лет. Но вдруг она куда-то выезжала, вдруг нанимала частного агента. Её прошлое, словом, всё, что удастся собрать.

— Ну, какое может быть прошлое у провинциальной дворяночки? Хорошо, я дам задание... — Енисеев пристально посмотрел на Лабрюйера. — Ты что-то учуял?

— Когда мне врут, я думаю: от меня хотят скрыть именно то, что мне было бы необходимо. Если госпожа Урманцева в переписке с гувернанткой, то, может быть, гувернантка и могла бы указать на убийцу. То, что дама сей факт скрывает, очень подозрительно. И заставляет усомниться в высоких моральных качествах сей дамы.

— А не собираешься ли ты зря потрать казённые деньги? — спросил Енисеев. — Кучу времени изведёшь, а это окажется всего лишь старый развратник, не имеющий никакого отношения к военным заказам.

— Я это допускаю, — подумав, признался Лабрюйер. — Но я уже стал искать злодеев девятьсот пятого года. Есть у меня один человечек, который мог бы дать любопытные сведения.

— Это хорошо. Двигайся в этом направлении. А я, так и быть, затребую досье на госпожу Урманцеву, раз тебе этого хочется.

— Больше всего на свете мне хочется уехать куда-нибудь в Марсель, — признался Лабрюйер, — и сидеть там на набережной, греться на солнышке и вообще ни о чём не думать.

— Мне тоже.

Но вместо марсельской набережной Лабрюйер отправился на Конюшенную улицу, и не тёплое французское солнышко, а холодная прибалтийская метель ожидала его в этом путешествии.

Панкратов впустил его не сразу — сперва сквозь дверь задал вопросы о их совместном боевом прошлом. Потом, отворив, извинился — голос-то подделать несложно.

— Ты правильно поступил, — сказал ему Лабрюйер. — Ну, какие новости?

— Вроде никаких.

— Может, поживёшь пока у родни?

Покидать свой дом Панкратов отказался наотрез, и Лабрюйер ушёл.

Наутро Лабрюйер отправился завтракать в кондитерскую. Он заранее приготовил полтину для своей осведомительницы. И она действительно заслужила эту полтину.

Ротман проживал вместе с двумя такими же обездоленными на Соколиной улице, в подвале. От завода «Феникс» дом отделяла железная дорога, и фрау из кондитерской дала точные приметы. Поселиться там им удалось по простой причине: раньше дом стоял довольно далеко от кладбища, но оно росло, росло и чуть ли не вплотную к забору приблизилось. А кому охота любоваться в окошко на ряды крестов? Поэтому жильё в доме было дешёвое, а в подвал хозяин пустил вообще бесплатно — чтобы там жили, по крайней мере, люди, ему известные и безобидные, а не обнаружилось в один прекрасный день пристанище головорезов.

Выходя из дома, Лабрюйер подумал, а надо ли брать с собой револьвер. Ходить с оружием в кондитерскую — как будто странно. Однако он помнил, как Хорь, когда речь зашла о Ротмане, сказал ему:

— Револьвер возьми, Леопард.

Лабрюйер и сам сталкивался с необъяснимыми случаями интуиции. Так что оружие он зарядил и взял. До нужного ему дома было около двух вёрст, и он решил взять ормана. Шансов встретить Ротмана в подвале было маловато, но Лабрюйер заготовил записку: «Ротман, загляни к тому человеку, который тебя на Рождество колбасой угощал».

Дом был двухэтажный, деревянный, входов два — с улицы и с торца, а вход в подвал — со двора, хотя трудно назвать ничем не огороженное пространство двором. Забор, видимо, когда-то был, но его снесли, и не осталось преграды между домом и кладбищем. Щелястая, наклонно устроенная дверь подвала имела петли для замка, но самого замка не имела.

В подвале было пусто — одни кучи тряпья да старые перины, несколько ящиков, заменявших мебель, и, возможно, крысы. Ради такого имущества не стоило запирать дверь. Однако там было куда теплее, чем на улице.

Лабрюйер несколько раз позвал Ротмана — тот не отозвался. Тогда Лабрюйер выбрался по крутой лестнице с почти прогнившими ступеньками и решил посмотреть, что делается в окрестностях. Его заинтересовало кладбище.

В такое время года, в метелицу, да ещё с утра, мало кто ходит навестить дорогих покойников, все могилы — в снегу, разве что явятся землекопы — расчистят площадку и выроют яму гробового размера. Но для чего бы гробокопателям шастать к заснеженным могилам, от которых до двери в подвал — два не два, а шагов всего лишь с три десятка? Ямы глубиной чуть ли не в аршин, запорошенные снегом, могли быть только человечьими следами. И никак не оставленными жителем подвала — они до двери не доходили.

Кто-то со стороны кладбища приблизился к подвалу и ушёл обратно.

Хорь не мог знать, что Лабрюйер увидит эти следы, но опасность учуял.

Кто-то день или два назад подходил к дому, но зачем?

Лабрюйер внимательно рассмотрел ту стенку дома, что смотрела на кладбище. Окна были расположены в ряд, но одно выбивалось из общего строя. Оно и размером было меньше прочих. Лабрюйер понял, что это лестничное окно между этажами. Недолго думая, он обежал дом и рванул на себя входную дверь.