Наблюдательный отряд

— За столом — никаких деловых разговоров, — распорядился Хорь.

— Боишься испортить аппетит? Ну, ладно, ладно! Как начальство велит — так и будет, — не в силах отказаться от вечного своего ехидства, ответил Енисеев.

— Хорь прав. Если начнём толковать о покойниках, точно кусок в горло не полезет, — проворчал Лабрюйер.

В четыре, стоило пробить настенным часам, раздался телефонный звонок. Потребовали господина Гроссмайстера.

— Я слушаю, — ответил Лабрюйер.

— С вами по вашей просьбе будет говорить госпожа Урманцева. Но просьба не затягивать разговор, — строго сказал мужчина, очевидно — кто-то из персонала полицейского участка.

— Разумеется.

Несколько секунд Лабрюйер слушал отдалённый скрежет и перестук. Наконец прозвучало нерешительное:

— Добрый день.

Говорила женщина, причём, видимо, немолодая.

— Добрый день, Анна Григорьевна. Я — Александр Иванович Гроссмайстер.

— Мне сказали, что вы хотите... что вам нужно... простите...

Дыхание незримой женщины стало прерывистым. Лабрюйер понял — заплакала.

— Сударыня, сударыня, может быть, нам лучше поговорить в другое время?

— Нет, нет, сейчас, простите меня... простите, ради бога... моя девочка... Минутку, всего минутку...

Там, за тысячу вёрст от Риги, кто-то принёс женщине стакан с водой, невнятно бубнил — успокаивал как умел. Прошло минуты три по меньшей мере, Лабрюйер терпеливо ждал, не отнимая трубки от уха.

— Простите, Александр Иванович, — наконец сказала женщина. — Я уже могу говорить. Мне сказали — вы полагаете, будто мою Машеньку убил не тот, кого судили?

— Да, я так полагаю. Виноват другой человек. Не тот студент, которого врачи признали невменяемым и пожизненно заперли в больнице на Александровских высотах...

— Где?

— Это — место, где в Риге содержат умалишённых. Там и вменяемый может ума лишиться. Сударыня, я могу задавать вам вопросы?

— Да, конечно, задавайте.

— С девочкой была гувернантка.

— Я же не могла отправить её одну.

— Гувернантка исчезла вместе с девочкой. Мне нашли бумаги по этому делу. Они обе исчезли двадцатого мая, а двадцать пятого девочку нашли. Гувернантка же больше не появлялась.

— Да, я это знаю.

— Действительно — не появлялась? Не пыталась с вами встретиться? Не писала вам?

Женщина ответила не сразу.

— Нет, встретиться не пыталась...

Лабрюйер отметил эту паузу, сделал зарубочку в памяти и продолжал:

— Есть предположение, будто бы преступник действовал в сговоре с гувернанткой, и она вывела девочку из дома...

— Нет, нет! Что вы такое говорите! Этого быть не могло!

— Почему же не могло? Гувернантка — особа небогатая, ей могли хорошо заплатить.

— Нет, она бы не сделала этого! Совершенно невозможно!

— Почему, сударыня?

— Потому что она... она сестра моей Машеньки...

— Как такое возможно? — Лабрюйер был в полнейшем изумлении.

— Возможно. Я вышла замуж совсем молодой, мой покойный супруг был старше меня на пятнадцать лет. Вы знаете, многие мужчины до свадьбы ведут совершенно ужасный образ жизни. Не все так порядочны, как покойный Викентий Иванович. Он через год после свадьбы рассказал мне про свою внебрачную дочь. Он был в связи с гувернанткой своей младшей сестры, немочкой из Ревеля. Жениться на ней он не мог, но содействовал её браку с очень приличным человеком, также немцем, жившим в Саратове. То есть эта женщина поселилась там, где о ней никто ничего не знал. Муж помогал деньгами, оплатил образование своей дочери. А потом там, в Саратове, случилось поветрие, вся семья погибла, кроме Амелии, она осталась совсем одна. Он узнал об этом, сказал мне, я видела — он переживает. Я тогда сказала: нашей Машеньке нужна гувернантка, давай возьмём девушку в дом, потом найдётся жених, это будет по-христиански. Она образованная, знает немецкий и французский, хорошо воспитана, её учили музыке, тут она будет под присмотром... и, в общем... вот так мы решили...

— Эта Амелия знала, что Маша — её сестра?

— Да, знала. Потому и говорю — она не могла предать, не могла продать!.. — выкрикнула госпожа Урманцева. — Она так привязалась к Машеньке! Не смейте думать о ней плохо!

— Что, если и она погибла? — осторожно спросил Лабрюйер.

— Это вполне может быть, — подумав, ответила госпожа Урманцева.

— То есть, если бы она осталась жива, она бы непременно приехала к вам?

— Да, да, приехала бы. Куда же ей ещё ехать?

— Действительно... Госпожа Урманцева, вы сообщили очень важные сведения. Поверьте, я сделаю всё возможное...

— Да, да, я вам верю! Может быть, нужны деньги? Я имею средства! Я хотела бы употребить их на поиск убийцы!

— Анна Григорьевна, если потребуется — вам телефонируют. Не беспокойтесь, я понимаю ваше желание и при необходимости прямо обращусь к вам.

— Да хранит вас Господь! Я буду молиться за вас!

— С Божьей помощью мы в этом деле разберёмся, — серьёзно ответил Лабрюйер.

Тем разговор, в сущности, и кончился.

— Ну, что, Леопард? — спросил Енисеев, слушавший через отводную трубку.