Наблюдательный отряд

Ближе всего был второй участок Митавской части — на Динамюндской улице. Если по прямой — немногим более полуверсты. Но улицы в Задвинье проложены причудливо, с самыми неожиданными поворотами.

В полицейском участке Лабрюйер встретил знакомца, объяснил, где искать тело, и, пока не снарядили телегу и агентов, поспешил назад. Он хотел составить своё мнение об этом деле.

Пока дошёл, вокруг тела собралась толпа. Оказалось, женщину узнали. И даже помнили её прошлое. Странно звучало в латышской речи это «Грунька-проныра».

Лабрюйер понимал — следов убийцы не осталось. Вынести спрятанное тело на улицу, положить вдоль сугроба и завалить снегом мог ночью любой, не только мужчина, но и крепкая баба — Грунька оказалась малорослой и тощей.

Сильно озадаченный поворотом дела, он поспешил к Магдаленинскому приюту — вызволять Кузьмича, который наверняка приглянулся постоялицам. Крепкий старик, прилично одетый, был для них отменным кавалером; ну как удастся стать хозяйкой в его доме, пусть без венчания, пусть так?

— Ну, благодарствую, Александр Иванович! — сказал Панкратов, когда Лабрюйер буквально вытащил его со двора. — Видал я старых ведьм, ох, видывал, но не столько же сразу! Так вот, рапортую...

— Груньку убили.

— Это как же?!

— Удавили. Кому она помешала? Не ради денег же.

— Баул! Нужно выемку сделать. У неё наверняка сколько-то прикоплено. Если деньги в бауле — значит, не в них дело. А если нет — значит, куда-то шла с деньгами ночью...

— Ты почём знаешь, что ночью?

— Так ведьмы же сказали. Сбежала, оставила двух помирающих старух и сбежала.

— С кем-то, видать, назначила рандеву. Ночью, говоришь?

— А чёрт их разберёт, этих ведьм. Темнеет рано. Ложатся они, думаю, в десять, ну, в десять. Вроде и не ночь, а глянешь за окно — она самая... Часов у них нет, темно — значит, ночь.

— Насчёт выемки я узнаю в полиции. Придётся опять Линдера беспокоить. Ты прав, Кузьмич, это важно. А теперь бегом к Мартиновой тёще. Мартин там за чаем засиделся, а тёщу он, кажется, недолюбливает, и мы явимся, как два ангела-хранителя, — вызволять...

— И то! Были у меня две тёщеньки. Вспомню — вздрогну.

Лабрюйер с Кузьмичом нашли нужный дом, постучали в окно, занавеска отлетела в сторону, и они увидели круглую сытую физиономию ормана. По улыбке поняли — пришли вовремя.

Он выскочил в калитку, на ходу надевая шапку.

— Сейчас скотинку свою выведу. А Леман пропал. Второй день родня ищет. Вышел из дому покурить на крыльце и пропал.

— Чёрт возьми! — воскликнул Лабрюйер. — Где его искали?

— Всюду. И по питейным заведениям, и по всем дворам — мало ли, может, кто видел.

— А покурить вышел — когда?

— Вечером. У дочки с зятем сидели гости, а он трубку курит, набивает её таким табаком, что вонь на весь Агенсберг. Вот, накинул старый полушубок, вышел покурить — и нет его... Все соседи головы ломают — куда подевался. Давайте я вас, господа, отвезу и за женой вернусь. Куда прикажете?

— Сперва — на Конюшенную, потом на Александровскую.

По дороге в своё фотографическое заведение Лабрюйер сперва молчал. Потом заговорил:

— Ты, Кузьмич, никому не рассказывал, что я занялся этими тремя делами об убийствах девочек?

— Да что я, сдурел, что ли?

— Пропали два свидетеля по двум убийствам, один в своё время был, я думаю, просто подкуплен, другого запугали. И, заметь, очень быстро они пропали, я и за дело толком взяться не успел. Где протекло?

— Андрей? — предположил Панкратов. — Это вряд ли. А вот Нюшка-селёдка...

— Она знала, где искать Груньку.

— Новопреставленную рабу Божию Аграфену, царствие ей небесное.

— Выходит, Нюшка, узнав, что кто-то интересуется той, первой смертью, знала, куда с этой новостью бежать?

— Чёрт её разберёт. Шлюха — она шлюха и есть.

— Очень всё это странно...

— А чего странного? Нюшка ведь, прежде чем в судомойки пойти, работала в борделе на Канавной улице, а там и чистая публика бывала. Она бог весть с кем может быть знакома.

Канавная была настоящей улицей красных фонарей — в прямом смысле этого слова. Там стояли рядышком три борделя, и возле каждого — пресловутый красный фонарь. Более полусотни молодых и привлекательных проституток обслуживали моряков, рабочих с окрестных заводов, зажиточных торговцев с Агенсбергского рынка. Туда, в Задвинье, и с правого берега Двины господа приезжали.

— Так ты её знаешь?

— Тогда-то знавал, лет — сколько же лет-то?.. Пятнадцать? Ну, не двадцать же. Лет пятнадцать назад. И слышал краем уха, что её из ремесла погнали, так она судомойкой пристроилась. Сколько ж можно в ремесле-то? Там свеженькие нужны.

— Кто, кроме Нюшки, мог знать, что я ищу Груньку и Лемана?

Панкратов пожал плечами.

— Будь осторожен, — предупредил его Лабрюйер. — Теперь и ты к этому делу пристегнулся. Револьвер-то у тебя есть?

— Тсс...

По лукавому взгляду Кузьмича Лабрюйер понял — не то что есть, а целый арсенал припасён.

Происхождение арсенала угадать было нетрудно — в 1905-м печальной памяти году оружия в Риге было великое множество.

Высадив Панкратова у начала Конюшенной, Лабрюйер поехал в фотографическое заведение и сразу пошёл в лабораторию к Хорю.