Наблюдательный отряд

И они молчали, пока Скуя не остановил пролётку возле фабрики Гловера. Оттуда вела дорога к переезду и далее — через небольшой лесок к берегу Штинтзее.

— Ну, выходим, — сказал Хорь. — Мартин, ты говорил, тут где-то корчма с конюшней есть? Вот туда поезжай. И каждый час наведывайся к переезду. Если до трёх ночи ничего не случится, поезжай домой. Леопард, пристёгивай крепления.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Обе дороги были пусты — и Петербуржское шоссе, и та, что вела к озеру. Лабрюйер и Хорь неторопливо шли на лыжах к переезду, потом — к леску. Времени было с избытком. Там, где начинался лес, они остановились.

— Как тихо, — сказал Лабрюйер. — В городе такой тишины не бывает.

— Да, — согласился Хорь. — Люблю лес в такие вот лунные ночи. Ну, вот здесь, пожалуй, мы можем их перехватить, очень удобное место. И Господь луну нам в помощь послал, обойдёмся без фонарей.

Он был экипирован — как на войну: полушубок перехвачен широким кожаным ремнём (Лабрюйер подивился тонкой, как у балерины, талии), на ремне — три ручные гранаты, револьвер в кобуре и охотничий нож — с таким, пожалуй, и на медведя идти можно.

Лабрюйер, как и Хорь, прикрепил кобуру к ремню и насыпал чуть ли не полные карманы патронов. Ножи он тоже взял — «финочку» и трофейный австрийский штык-нож, унтер-офицерский, с загнутым «усиком» и скобкой для темляка. По приказанию Хоря он взял с собой и наручники — на две персоны.

— Если придётся бросать гранату — увидишь, что я замахиваюсь, кидайся в лес, залегай за деревом, — велел Хорь. — Я-то прыжком уйти успею. Там так осколки полетят — лучше не подворачиваться.

— Спаси и сохрани.

— Вот именно.

Они постояли, прислушиваясь, и вдруг разом повернулись друг к другу.

— Орёт кто-то, — сказал Хорь.

— Точно, орёт, — согласился Лабрюйер.

— Заблудился в лесу, что ли?

— В том лесу невозможно заблудиться. Он величиной, пожалуй, с Верманский парк вместе с Эспланадой. И озеро посерёдке, Эйхензее. Озерцо, точнее. В ширину и сотни сажен не будет. Если по берегу идти в любую сторону — в худшем случае обойдёшь его и через четверть часа выйдешь к железной дороге.

— А в лучшем?

— Через пять минут. От его южной оконечности до насыпи шагов, наверно, с полсотни.

— Смолк...

— Пьяный, видно, забрёл.

— Откуда он мог туда забрести?

— Тут же две фабрики поблизости, «Гловер» и Саламандер». И рабочие при них селятся. Может, кто-то жалованье пропивает...

— У озера кто-то живёт?

— Сомневаюсь. Разве что пара дач стоит, летних дач, без печек. Там, кстати, наши пролетарии и могли устроить пьянку. И старая купальня. И пляжик небольшой.

Снова издалека донёсся хриплый крик, очень короткий, словно у крикуна перехватило горло.

— Не нравится мне это, — сказал Хорь. — Очень не нравится. Орёт-то этот чудак оттуда, где наши.

— Наши — далеко.

— Ты уверен?

— Они бы дали знак.

Знаков было два — сдвоенный выстрел означал, что идёт погоня за синим «Руссо-Балтом», два одиночных выстрела — призыв.

— Давай-ка дойдём до берега, это совсем близко, — предложил Лабрюйер. — Орёт-то он со стороны озерца.

— Ты что-то учуял?

— Сам не знаю. Но от дам из Эвиденцбюро можно ожидать любой пакости. Ты ведь помнишь фрау Берту.

— Ещё бы не помнить! Артистка, чтоб ей...

— Даже не артистка, — возразил Лабрюйер. — Просто хитрая и ловкая тварь. Но автомобиль она водила отлично. Думаю, Луговская — такое же сокровище.

— А если ловушка?

— Предупреждён — значит, вооружён, — ответил поговоркой Лабрюйер. — Сделаем круг и выйдем к Эйхензее с неожиданной стороны — со стороны железной дороги. Понимаешь, это может быть ловушка, а может быть и что-то такое, что мы можем использовать.

— Хорошо, посмотрим, — подумав, сказал Хорь. — Росомаха прав — ты только притворяешься солидным господином.

— Я рижский бюргер, Хорь. Солидность и притворство у меня в крови.

— Пошли...

Командир, как положено, заскользил по снежной целине первым, Лабрюйер — за ним. Вдруг Хорь остановился и поднял правую руку с лыжной палкой. Лабрюйер подъехал к нему слева.

— Стой, Леопард... — прошептал Хорь. — Не вздумай светить фонарём...

— А что?

— Там, за деревьями, огонёк мелькнул и погас. У кого-то электрический фонарик...

— Они?

— Но какого чёрта?..

— Вот сейчас и узнаем.

Они уже были в двух шагах от Эйхензее, в привычном Лабрюйеру редком сосновом лесу с островками подлеска. На ветках лежал снег — значит, они могли быть укрытием.

Лабрюйер и Хорь затаились у сосен, что росли слева.

Перед ними было замерзшее озеро, правый берег — песчаный, под снегом, левый — порос камышами. На правом вроде что-то мелькнуло.

И снова раздался хриплый вскрик.

— Да что он, пьяный дурак, в камыши провалился? — удивился Хорь.

— Я тебе как человек пьющий могу сказать, что камыши — ещё не самое страшное, — утешил Лабрюйер. — Проснуться на крыше, куда для чего-то вылез через чердачное окно, куда страшнее. Дай-ка глянем, что это за горемыка. Ночь лунная, тёмное на льду хорошо выделяется...

— Если его ночью сюда занесло — он, наверно, и лыка не вяжет.

— Холодная ванна кого хочешь отрезвит. Но долго там сидеть ни к чему.

— Эй! Ты где? — позвал Хорь.

Человек в камышах захрипел.