– Больше не бывать такому, чтобы этот проклятый трактирщик вздумал хамить волшебнику, – самодовольно заявил Альберт. – Стоило мне на несколько веков отлучиться – и местные жители вдруг возомнили, что могут препираться с волшебниками, да?
Один из старших волшебников что-то пробубнил.
– Что это было? Говори четко, да-да, вот ты!
– На правах казначея этого университета должен сказать, что мы всегда стремимся поддерживать добрососедские отношения с населением, – избегая сверлящего взгляда Альберта, забормотал тот. На его совести был перевернутый ночной горшок вкупе с тремя неприличными надписями.
У Альберта отвисла челюсть.
– С чего бы? – спросил он.
– Ну, эээ, из чувства гражданского долга; нам кажется, что важно на собственном приме…
арргх!
Казначей отчаянно пытался сбить пламя, вспыхнувшее в его бороде. Опустив посох, Альберт медленно обвел взглядом шеренгу волшебников. Они отшатнулись, как травинки под порывом ветра.
– Есть еще желающие проявить чувство гражданского долга? – спросил он. – Может, здесь найдутся добрые соседи? – Он выпрямился во весь рост. – Червяки бесхребетные! Я не для того основал этот университет, чтобы к вам по-соседски забегали за газонокосилкой! Какой прок от могущества, если ты им не пользуешься? Если какой-нибудь мужлан не выказывает тебе уважения, значит, ты должен сделать так, чтобы он на том, что осталось от его забегаловки, даже каштаны не смог поджарить, ясно?
Собравшиеся волшебники испустили нечто вроде тихого вздоха. Они с тоской смотрели на жабу в руке Ринсвинда. Почти все они, будучи юношами, именно в «Барабане» обучались искусству безобразно напиваться. Разумеется, все это осталось в далеком прошлом, но на следующий день в верхнем зале «Барабана» должен был пройти ежегодный торжественный ужин Гильдии Торговцев, и всем волшебникам Восьмой степени пришли приглашения; там были бы жареный лебедь, два вида кремовых бисквитов и множество братских тостов («За наших уважаемых, нет, досточтимых гостей»), обещавших длиться до того часа, когда потребуется вызывать из Университета слуг с тележками.
Альберт расхаживал вдоль шеренги, то и дело тыча посохом в чье-нибудь брюшко. Его мысли пели и плясали. Вернуться? Ни за какие коврижки! Здесь – могущество, здесь – жизнь; он бросит вызов старой костяной морде и плюнет ему в пустую глазницу.
– Клянусь Дымящимся Зеркалом Гризма, здесь очень скоро кое-что изменится!
Те из волшебников, которые в свое время изучали историю, неловко покивали. Они предвидели возврат к каменным полам и подъемам затемно, к полному и бесповоротному запрету на алкоголь и к зазубриванию – до скрипа мозгов – истинных имен всего, что только есть на свете.
Волшебник, который по рассеянности полез в карман за кисетом, выронил из трясущихся пальцев наполовину свернутую самокрутку. Под тоскливыми взглядами его коллег она упала на пол, поскакала, затем покатилась и была раздавлена Альбертовой ногой.
Альберт резко развернулся. На него едва не налетел Ринсвинд, следовавший за ним, словно неофициальный адъютант.
– Вот ты! Рин-свин! Ты куришь?
– Нет, господин! Это дурная привычка!
Ринсвинд старался не смотреть на старших. Он вдруг осознал, что нажил себе заклятых врагов, и то, что нажил он их, скорее всего, ненадолго, особенным утешением не было.
– Точно! Подержи-ка мой посох. Значит, так, кучка жалких ренегатов, со всем этим покончено, усвоили? С завтрашнего дня подъем на рассвете, пробежка – три полных круга по университетскому двору, затем утренняя гимнастика! Сбалансированное питание! Обучение! Здоровый образ жизни! Но первым делом – отправить в цирк эту гнусную мартышку!
– Уук?
Волшебники постарше зажмурились.
– А прямо сейчас, – Альберт понизил голос, – вы меня очень обяжете, если проведете обряд АшкЭнте. – И добавил: – У меня есть кое-какие незаконченные дела.
Мор шествовал черными, как кошка, коридорами пирамиды; Изабель едва поспевала за ним. Слабый отблеск его меча освещал неприятные картины. В сравнении с кое-какими тварями из тех, которым поклонялись жители Цорта, Оффлер, бог-крокодил, был моделью из рекламы косметики. Вдоль всего пути в нишах стояли изваяния каких-то существ, явно собранных Творцом из обрезков, оставшихся от других его творений.
– Зачем они здесь? – прошептала Изабель.
– По мнению цортских жрецов, они оживают в замурованных пирамидах и бродят по коридорам, охраняя тело царя от расхитителей гробниц, – ответил Мор.
– Какое кошмарное суеверие.
– Кто сказал хоть слово о суевериях? – рассеянно переспросил Мор.
– Они в самом деле оживают?
– Могу сказать только одно: когда цортцы проклинают какое-нибудь место, они не церемонятся.
Мор свернул за угол, и на какой-то жуткий до замирания сердца миг Изабель потеряла его из виду. Она поспешила следом и наткнулась на Мора. Он рассматривал птицу с собачьей головой.
– Бр-р-р, – вырвалось у Изабель. – У тебя по спине не бегут мурашки?
– Нет, – без выражения ответил Мор.
– Почему же?
– ПОТОМУ ЧТО Я – МОР.
Он обернулся, и она увидела, что в темноте его глаза светятся двумя синими точками.