Мор, ученик Смерти

Мор небрежно поставил два жизнеизмерителя примерно в те места, где должны были находиться их владельцы, а сам рухнул в кресло Смерти, не сводя взгляда с песочных часов и мысленно приказывая им сблизиться. Кресло негромко поскрипывало, когда он раскачивался из стороны в сторону, сверля глазами миниатюрный диск.

Вскоре в кабинет мягкой поступью вошла Изабель.

– Альберт записал его, – вполголоса сообщила она. – Я сверилась с книгой. Он не обманул. А сам ушел и заперся у себя; теперь…

– Взгляни на эту пару! Нет, ты только посмотри!

– Я считаю, тебе надо немного успокоиться, Мор.

– Да как я могу успокоиться, посмотри сюда: вот этот находится чуть не в самом Великом Нефе, вон тот – прямо в Бес Пеларгике, а ведь мне еще в Сто Лат возвращаться. Это, как ни крути, десять тысяч миль в общей сложности. Положение безвыходное.

– Уверена, ты найдешь выход. А я помогу.

Впервые внимательно приглядевшись к Изабель, он заметил на ней пальто, совершенно ей не идущее, с большим меховым воротником.

– Ты? И чем же ты можешь помочь?

– Бинки легко выдержит двоих, – робко сказала Изабель. Потом неопределенно помахала бумажным пакетом. – Вот, захватила нам кое-что в дорогу. Я могу… двери придерживать, и не только двери.

Мор безрадостно усмехнулся.

– В ЭТОМ НЕ БУДЕТ ОСТРОЙ НЕОБХОДИМОСТИ.

– Оставь, пожалуйста, этот тон.

– Я не могу брать с собой пассажиров. Ты меня замедлишь.

Изабель вздохнула.

– Слушай, давай так. Сделаем вид, будто мы с тобой поспорили, и я одержала верх. Видишь? Таким способом можно сберечь немало сил. И потом, без меня Бинки может и заартачиться. Я ведь не один год задабривала его кусками сахара. Итак… в путь?

* * *

Альберт сидел на своей узкой кровати, мрачно уставившись в стену. Когда до его слуха донесся стук копыт, резко оборвавшийся при взлете Бинки, он что-то буркнул себе под нос.

Прошло минут двадцать. По лицу старого волшебника скользили, как тени облаков по горному склону, самые разные чувства. Время от времени он шепотом заговаривал сам с собой: «Предупреждал я их», или «Никогда бы этого не потерпел», или «Хозяин должен знать».

В конце концов Альберт вроде бы достиг внутреннего согласия, с осторожностью опустился на колени и выдвинул из-под кровати потрепанный жизнью сундук. С усилием откинув крышку, он извлек на свет и развернул пыльную серую мантию, с которой посыпались на пол шарики нафталина и потускневшие блестки. Набросив мантию на плечи, Альберт отряхнул ее от самых крупных клочьев пыли и снова залез под кровать. Оттуда понеслись глухие проклятия, изредка сопровождаемые звяканьем фарфора, и наконец Альберт выполз обратно, держа в руках длинный, выше своего роста, посох.

Он был массивнее любого другого посоха, главным образом потому, что сверху донизу его покрывала резьба. Узор на самом деле был неразборчив, но создавалось впечатление, что тот, кто смог бы увидеть его отчетливо, немедленно бы об этом пожалел.

Еще раз отряхнувшись, Альберт критически осмотрел свое отражение в зеркале над умывальником.

И спохватился:

– Шляпа. Шляпы-то нет. Какое волшебство без шляпы. Проклятье.

Он с топотом выскочил из комнаты и за каких-то пятнадцать минут успел вырезать круг из ковра в спальне Мора, разжиться серебристой бумагой, хранившейся за зеркалом в комнате Изабель, прихватить иголку с ниткой из шкатулки под раковиной в кухне и, наконец, вернуться к своему сундуку, чтобы сгрести со дна опавшие блестки. Конечный результат оказался не так хорош, как ему хотелось бы, и имел склонность залихватски сползать на один глаз, но зато он был черным, с лунами и звездами, и однозначно указывал, что его владелец – не кто-нибудь, а волшебник, хотя, возможно, и находящийся в отчаянном положении.

Впервые за две тысячи лет Альберт чувствовал, что одет по всей форме. От этого ощущения ему даже сделалось немного не по себе; пришлось собраться с мыслями, прежде чем сдвинуть в сторону лоскутный прикроватный коврик и посохом начертить на полу окружность.

Кончик посоха оставлял за собой светящуюся полосу октарина – восьмого цвета радуги, цвета магии, пигмента воображения.

На этой окружности он отметил восемь точек и соединил их в октограмму. Комнату начала заполнять гулкая пульсация.

Альберто Малих ступил в центр круга и воздел над головой посох. Он ощутил, как тот просыпается в его руках, ощутил покалывание дремавшей силы, пробуждающейся медленно и неотвратимо, словно тигр. Она возвращала старые воспоминания о могуществе и волшебстве, и они принимались с жужжанием летать по запыленным чердакам его сознания. Впервые за много веков он почувствовал себя живым.

Он облизнул губы. Пульсация стихла, и в комнате воцарилась странная, словно выжидающая, тишина.

Малих запрокинул голову и выкрикнул всего один слог.

Оба конца посоха вспыхнули сине-зеленым огнем. Волшебника окутали языки октаринового пламени, вырвавшиеся из восьми углов октограммы. На самом деле для сотворения заклинания все это было совершенно не нужно, однако для волшебников очень важны эффектные появления…

А также исчезновения. Он исчез.

* * *

Плащ Мора трепали ветра стратополусферы.