Женская одежда, надо сказать, не слишком занимала Кувыркса; если ему случалось думать о женщинах, воображение обычно рисовало их вовсе без одежды, но от возникшего перед ним видения у него просто захватило дух. Создатель этого наряда явно не знал меры. Он обшил шелк кружевом, отделал черным дурностаем, протянул нити жемчуга там, где, как ему казалось, было пустовато, подкрахмалил буфы рукавов, потом добавил серебряной скани, а потом снова вернулся к шелку.
Вообще говоря, поразительно, что можно сотворить при помощи нескольких унций тяжелого металла, некоторого количества раздраженных моллюсков, парочки дохлых грызунов и кучи ниток, вышедших из заднего прохода насекомого. В такой наряд впору не облачаться, а вселяться; если к нижним воланам не крепились колесики, значит, Кели была куда выносливей, чем представлялось Кувырксу.
– Что скажешь? – спросила она, медленно поворачиваясь. – Это платье носили моя мать, моя бабушка и ее мать.
– Как, все вместе? – переспросил Кувыркс, готовый в это поверить. «Как же она его надела? – гадал он. – Не иначе как там сзади дверка…»
– Это фамильная реликвия. Лиф расшит настоящими бриллиантами.
– Лиф – это которая часть?
– Вот эта.
Кувыркса пробрала дрожь.
– Впечатляет, – выдавил он, когда к нему вернулся дар речи. – Но не кажется ли вам, что платье это, так сказать, довольно возрастное?
– Это платье королевы.
– Да, но оно, должно быть, сковывает движения?
– Я не собираюсь в нем бегать. Двигаться нужно с достоинством.
И вновь сжатые челюсти принцессы своими контурами напомнили о ее предке-завоевателе, который всегда предпочитал передвигаться бегом, а о достоинстве имел ровно столько представления, сколько могло бы уместиться на острие копья.
Кувыркс развел руками.
– Ладно, – сказал он. – Хорошо. Мы все делаем, что можем. Надеюсь только, что Мор что-нибудь придумал.
– Трудно доверять привидению, – заметила Кели. – Он ходит сквозь стены!
– Кстати, я над этим размышлял, – сказал Кувыркс. – Загадка, да? Он проходит сквозь преграды только тогда, когда сам об этом не знает. Мне кажется, это профессиональный недуг.
– Что?
– Вчера вечером я почти убедился. Он становится реальным.
– Но мы все реальны! Ты-то уж точно, да и я, наверное, тоже.
– Но он становится более реальным. В высшей степени реальным. Почти как Смерть – куда уж реальней. Реальней некуда.
– Уверена? – с подозрением спросил Альберт.
– Конечно, – ответила Изабель. – А ты, если хочешь, сам проверь.
Альберт – воплощенная неуверенность – оглянулся на фолиант.
– Что ж, может и так, – нехотя признал он и выписал на клочок бумаги два имени. – Все равно убедиться можно только одним способом.
Из верхнего ящика письменного стола Смерти он вытащил большое железное кольцо. На нем болтался один-единственный ключ.
– ЧТО ДАЛЬШЕ? – спросил Мор.
– Надо принести жизнеизмерители, – ответил Альберт. – Ты должен пойти со мной.
– Мор! – прошипела Изабель.
– Что?
– Да то, что ты сейчас сказал… – Она помолчала, а затем добавила: – Ничего. Просто… прозвучало это как-то странно.
– Я всего лишь спросил, что дальше, – напомнил ей Мор.
– Да, но… ладно, неважно.
Альберт бочком протолкнулся мимо них, похожий на двуногого паука, выбрался в коридор и направился к той двери, которая всегда была заперта. Ключ вошел в скважину, как нож в масло. Дверь отворилась. Петли даже не скрипнули; был только взмах глубочайшей тишины.
И рев песка.
Пораженные Мор и Изабель застыли на пороге, глядя, как Альберт шагает по проходу между рядов стекла. Звук входил в сознание не только через уши: он поднимался по ногам, просачивался сквозь черепную коробку и заполнял мозг до такой степени, что невозможно было думать о чем-то ином, кроме ошеломительно шипящего серого шума – звука миллионов проживаемых жизней. Стремящихся к своему неизбежному пункту назначения.
Они смотрели вверх и вдаль, на бесконечные ряды жизнеизмерителей, где каждый отличался от других и каждый носил свое имя. Свет факелов отражался от них, зажигая звезды на стеклянных колбах. Вдали стены зала терялись в галактике огоньков.
Пальцы Изабель сжались на руке Мора.
Когда она заговорила, в ее голосе звучало напряжение.
– Мор, среди них есть совсем
– ЗНАЮ.
Она ослабила хватку – очень медленно, как будто опустила верхний туз на карточный домик и осторожно отводила руку, чтобы не разрушить все строение.
– Повтори, – тихо попросила она.
– Я сказал «знаю». Я ничего не могу с этим поделать. Разве ты здесь прежде не бывала?
– Нет. – Она чуть-чуть отстранилась и заглянула ему в глаза.
– Это место ничем не хуже библиотеки, – продолжал Мор, почти веря своим словам. В библиотеке он об этом только читал; здесь же – видел, как это происходит. – Почему ты так на меня смотришь? – добавил он.
– Пытаюсь вспомнить, какого цвета были твои глаза, – ответила она, – потому что…
– Если вы там намиловались, – прокричал Альберт, перекрывая гул песка, – то давайте сюда!
– Карие, – напомнил Мор, обращаясь к Изабель. – Глаза у меня карие. А что?
– Поторапливайтесь!
– Лучше пойди помоги ему, – сказала Изабель. – А то он, похоже, сильно тревожится.