Самовольный удар косы Мора рассек историю на две отдельные реальности. В городе под названием Сто Лат, как прежде, правила принцесса Кели, преодолевая определенные трудности при круглосуточной поддержке Королевского Узнавателя, который получал жалованье из казны за то, что напоминал другим о существовании принцессы. Однако на внешних территориях – за равниной, в Овцепикских горах, на берегах Круглого моря и далее, до самого Края – властвовала традиционная реальность, в которой принцесса была совершенно определенно мертва, герцог стал королем, а мир неторопливо двигался вперед согласно плану, каким бы он там ни был.
Штука в том, что эти реальности существовали одновременно.
Горизонт исторических событий проходил милях в двадцати от города и пока что не бросался в глаза. А все потому, что… скажем так… разница исторических давлений была еще не слишком велика. Но она неуклонно росла. В воздухе над сырыми капустными полями плыло мерцание и слабое потрескивание, будто там жарили кузнечиков.
Как птицы не способны изменить небо, так и люди не способны изменить историю: они лишь оставляют на ней эфемерные разводы. Мало-помалу неумолимая, как айсберг, и куда более холодная настоящая реальность прокладывала себе путь обратно в Сто Лат.
Мор заметил это первым.
День выдался непростой. Скалолаз до последнего цеплялся за обледенелый выступ, а приговоренный к смертной казни обозвал Мора прихвостнем монархического режима. И только старушка ста трех лет, перешедшая в лучший мир под рыдания скорбящих родственников, улыбнулась ему и сказала, что он чуток бледноват.
Солнце Плоского мира уже клонилось к горизонту, когда Бинки устало промчался по небесам над Сто Латом и Мор, посмотрев вниз, увидел границу реальности. Она изгибалась под ним полумесяцем светло-серебристой дымки. Мор не знал, что это такое, но у него возникло неприятное чувство, что это зрелище каким-то образом связано с ним.
Натянув поводья, он мягко направил жеребца к земле, чтобы тот опустился в нескольких ярдах от переливчатого свечения. Оно двигалось чуть медленнее пешего человека и тихонько шипело, дрейфуя, как призрак, над промозглыми капустными полями и обледенелыми сточными канавами.
Вечер выдался холодным: так бывает, когда мороз и туман, приглушая все звуки, сражаются за главенство в природе. Дыхание Бинки облачными фонтанчиками взмывало в неподвижный воздух. Он негромко заржал, как будто извиняясь, и стал ковырять землю копытом.
Мор спешился и подкрался к границе. Она тихо потрескивала. На ней мерцали затейливые узоры: они плыли, смещались и исчезали из виду.
После непродолжительных поисков он подобрал какую-то палку и опасливо ткнул ею в стену. Стена подернулась странной рябью, которая медленно разошлась кругами, а потом исчезла.
В небесах проплыла какая-то тень, и Мор поднял голову. Тень оказалась черной совой, которая патрулировала канавы в поисках любой мелкой и писклявой добычи.
Она врезалась в границу, подняв брызги искристого тумана, и оставила на стене образованный рябью силуэт совы, который рос и ширился, пока не слился с бурлящим калейдоскопом.
После чего исчезла. Мор видел, что происходит за прозрачным барьером, и на другой стороне никакая сова определенно не появлялась. Пока он ломал голову над этой загадкой, в нескольких шагах от него беззвучно взметнулся еще один сноп искр, и вновь возникшая сова как ни в чем не бывало понеслась над полями.
Собравшись с духом, Мор шагнул сквозь барьер, который вовсе и не был никаким барьером. Было щекотно.
В следующее мгновение на эту сторону прорвался и Бинки; глаза его отчаянно вращались, за копыта цеплялись ниточки границы. Он поднялся на дыбы, как-то по-собачьи тряхнул гривой, чтобы отделаться от налипших на нее волокон тумана, и умоляюще посмотрел на Мора.
Поймав коня за уздечку, Мор погладил его по морде и пошарил в кармане, где завалялся кусочек сахара. Он чувствовал, что здесь происходит что-то важное, но пока еще не понимал, что именно.
Между рядами сырых и угрюмых ив отыскалась дорога. Мор вскочил в седло и направил Бинки через поле в мокрую тьму под кронами.
Впереди показались огни Сто Гелита – небольшого, в общем-то, городка, – а слабое свечение ближе к горизонту обозначало, по-видимому, Сто Лат. Мор с тоской посмотрел в ту сторону.
Его тревожил барьер. Сквозь деревья Мору было видно, как он ползет через поле.
Когда он уже решил было направить Бинки обратно в небо, прямо перед ним вспыхнул теплый манящий свет. Он лился из окон какого-то высокого здания в стороне от дороги. Такой свет, должно быть, мог согреть душу в любых обстоятельствах, но сейчас, в этом месте и на фоне настроения Мора, он вызвал подлинный восторг.
Подъехав ближе, Мор увидел мелькание теней и различил обрывки какой-то песни. Это был трактир; в нем кипело веселье – по крайней мере, то, что сходило за него у крестьян, мало что видевших на своем веку, кроме капустных кочанов. После капусты за веселье сойдет что угодно.
В трактире сидели живые люди, и занимались они простыми человеческими делами: пьянствовали, например, и забывали слова песен.