Родители профессора увезли его из России в самом начале века, задолго до революции. Они были, конечно, против самодержавия «с его чертой оседлости, процентной нормой и еврейскими погромами», а потому считали себя социалистами. В 1917 году они очень радовались революции в России, но жили в это время в Англии, были устроены (отец — ученый-ботаник, мать — пианистка), так что о возвращении даже не думали. Зато когда в двадцатом году появилась в Англии коммунистическая партия, они тут же гордо в нее записались. Юность профессора прошла в непрерывной партийной борьбе. Сперва вместе с родителями, потом с товаршцами по партии он ходил на митинги и демонстрации, спорил с оппонентами, энергично опровергал клевету буржуазных партий на коммунизм, Советский Союз и Сталина. Однажды родители даже взяли его с собой на остров Капри к Максиму Горькому — впечатление было незабываемое. В Англии он, конечно, часто встречался с советскими товарищами, с огромным интересом слушал их рассказы о строительстве социализма и все собирался навестить СССР, увидеть «все это» своими глазами — но как-то так и не собрался. Сперва мешала учеба: он хорошо окончил школу, потом Нью-Колледж Оксфордского университета. В этом месте рассказа профессор точно очнулся, посмотрел на меня с блаженной улыбкой и произнес:
— Нью-Колледж, вы ведь уже понимаете английские слова, означает «новый колледж». А это самый старый колледж Оксфорда. В Англии многое вот так… наоборот. Поедете — увидите.
Он потом побегал по комнате, что-то вроде искал, бормотал себе под нос. Постоял даже немного лицом к окну, спиной ко мне. Продолжал уже как-то суше и быстрее.
После колледжа была аспирантура, была докторская диссертация по английской синонимике, Работы было всегда так много, что и жениться не успел. Всю жизнь прожил в университетских квартирах. Отчасти и партия тоже повлияла, На партийную работу уходило много времени — это раз; а потом, жениться купить дом, стать владельцем недвижимой собственности — нет! Против его принципов.
Долго ди, коротко ли, настал 1956 год. Венгрия. Профессор ходил с митинга на митинг — студенты бурлили, надо было объяснять, что в Венгрии контрреволюция, что это попытка остановить победное шествие социализма и те, кто пытается остановить, неизбежно гибнут, что поделаешь, В Лондоне, на громадном собрании а Кингс-колледже, его стали перебивать выкриками. Один поднялся и закричал: «А почему бы вам не поехать туда, где социализм? Что ж вы его издали любите?» Профессор тогда ответил тоже в полный голос: И уеду, конечно! Тошно от вашего лицемерия!»
Но — не уехал. Просто опять дела, дела, время летело, И пришла осень 62-го, Опять митинги, опять надо, было доказывать правоту Советского Союза. У американцев полно военных баз по всему свету, в том числе недалеко от советских границ — так почему же советские ракеты на Кубе так их взбесили? Пора американцам понять, что они больше не могут диктовать миру свою волю, что и на них может найтись управа. И так далее.
На беду профессора, какой-то тип, прерывавший его выкриками за шесть лет до того, опять оказался в зале. Он ядовито заорал:
— А вы до сих пор не в Москве живете? Обещали же выехать еще после Венгрии. Что ж здесь болтаетесь?
И профессор, человек порядочный и совестливый, отправился к советскому послу. Тот принял на редкость сердечно, понял чувства профессора, поблагодарил за долголетнюю помощь и обещал оформить документы как можно быстрее. Лишь под конец беседы, поколебавшись, сказал:
— Мне бы не хотелось, конечно, чтобы вы испытали разочарование, У нас ведь жилищные условия еще не совсем такие, как здесь, бывают бытовые неудобства всякого рода. Вам, человеку немолодому, может прийтись трудно…
— Вы знаете, я его прервал! — воскликнул профессор таким топом, каким сообщают о невероятной глупости.— Представляете, не позволил продолжать! Еду, и все!
В Москве он был столь же. последователен: немедленно по приезде отослал свой британский паспорт в посольство Ее Величества с письмом о выходе из подданства. Ему дали хорошую комнату в коммунальной квартире и хорошую работу — преподавать английский в институте, бытовые мелочи ничуть его не огорчали, а соседи по квартире оказались «золотыми людьми».