Двадцать девятое июня

Уже на следующий день они с Таней объявили, что не хотят идти на предложенные встречи с местными коммунистами, а отправляются в галерею Таит, посещение которой было планом не предусмотрено. Я присоединился, И с тех пор мы трое, откалываясь от группы при любой возможности, ходили по «непредусмотренным» музеям. Наш симпатичный интуристовский гид Нина Амбарданян не решалась делать Слуцкому замечания, а потому и мне сходило с рук.

При этих прогулках ситуации возникали разные. Мы, понятное дело, говорили все больше о поэзии, я иной раз при водил на память «запрещенного» Слуцкого, ему это нравилось. И я забылся. Однажды на набережной (точно помню место, у сфинксов) зашел разговор о моем добром знакомом, поэте Германе Плисецком. Слуцкий отозвался о нем с похвалой, я обрадовался и ляпнул стихотворение Плисецкого на смерть Пастернака («Поэты, побочные дети России, вас с черного хода всегда выносили..,»). Уже на второй-третьей строке понял, что натворил, но отступления не было — продолжал бубнить. Тут почувствовал, что Таня дернула меня за полу пиджак. Но куда денешься — докончил.

Жуткое молчание длилось, наверно, с минуту, потом Слуцкий сказал очень ровным тоном:

— Да, я знаю эти стихи. Их даже не приписывали, но я всегда говорил, что не мои, а Плисецкого,

Все еще в молчании мы повернули у моста Ватерлоо и вышли на Стрэнд. И вдруг раздался громкий женский возглас: «Борис Абрамович!» К нам бежала на каблучках маленькая складная моложавая дама.

— А, Таня, очень приятно, - отреагировал Слуцкий, — Леонид Владимирович, познакомьтесь, это Таня Келим с Би-Би-Си.

Слуцкому и Каверину разрешили дать интервью Русской службе Би-Би». Там Слуцкие познакомились с Таней Келим, и вот теперь она углядела их на Стрэнде, по дороге с работы.

Мы вместе дошли до Пикадилли. ‘Тут Таня Келим предложила зайти в кафе, выпить чаю. Слуцкий ответил, что с удовольствием бы, но им с Таней нужно быть в гостинице (он посмотрел на часы) через двадцать пять минут. Вот это да! Мы еще недавно прикидывали, что у нас есть добрых два часа. Таня Келим сказала; «Ну, в следующий раз», попрощалась и нырнула в метро. Выдержав паузу, Слуцкий заговорил с присущей ему любезностью :

— Поверьте, Леонид Владимирович, я далек от того, чтобы читать Вам наставления, но просто Вы же первый раз в капстране, а я бывал много. Этого приглашения принимать не следовало.

— Почему?

— Ну, во-первых, посмотрите, что за кафе — кругом стекло. Кто-нибудь из наших пройдет и увидит, как мы чаи распиваем с иностранкой, А вовторых.. Таня эта милая где служит? В Ви-Би-Си. Завтра она должна будет пойти к начальству и подробно рассказать, что вот такие-то пошли с ней в кафе, говорили то-то и то-то.

Почему-то я был уверен, что это не так. Вежливо возразил и получил ответ, что проверить, конечно, трудно, но бережливого Бог бережет.

Я, однако, проверил. И года три после этого мы с Таней Келим время от времени играли этюд: она приходит к тогдашнему директору Русской службы князю Александру Павловичу Ливену с отчетом о встрече. В роли Ливеца я спрашивал в ответ, как она себя чувствует, не бывает ли у нее головных болей; говорил, что Таня, наверно, переутомилась и не поехать ли ей отдохнуть — я дам недельку отпуска вне очереди…

Не знаю, верил ли Слуцкий, что и здесь пишут отчеты. Наш с ним последний откровенный разговор продемонстрировал совсем иное.

Мы прилетели из Шотландии и ждали багажа в старом, ныне снесенном здании лондонского аэропорта. Случилось так, что вся группа — в том числе и Таня Слуцкая — расположилась у одного конца багажного конвейера, а мы со Слуцким — у другого, И вдруг Слуцкий сказал без намека на шутку, спокойно и серьезно:

— Как Вы думаете, кто из них получит выговор, если я изберу свободу?

В тот момент я понял значение слов «ноги подкосились». Мне захотелось сесть или обо что-то опереться — насилу устоял. В первый миг— молнией в мозгу: провокация? В следующее мгновение — нет, Слуцкий никогда.

Ведь я же точно знал, что через 56 часов сделаю именно это - останусь в Англии. Неужели и они с Таней?.. Но нужно было отвечать на вопрос — кто? И я легким тоном предположил, что, должно быть, Олег Енакиев — ныне сотрудник АПН, а в прошлом корреспондент «Известий», выдворенный из Бонна как персона нон грата». Слуцкий согласился. Позже выяснилось, что мы. Были правы, но только на 50 процентов: в группе был еще один стукач. Он благоденствует: приехав через 26 лет в Россию, я увидел его подпись а газете. Но это между прочим.

 

…И вот, Енакиев тоже не уехал еще за покупками! Стоя на тротуаре, обратился к нам этак игриво:

— Ну-с, куда направляет стопы московская интеллигенция?

— Известно куда,— ответил я, стараясь попасть в тон.

В этот момент подкатил гигантский красный автобус, почти пустой. Слуцкий шагнул на его платформу — дверей тогда у автобусов не было, они только теперь появляются, Я будто тоже к автобусу потянулся, и Енакиев последовал за Слуцким. Автобус тронулся.