Жизнь взаймы

В дверях они чуть не столкнулись с летевшей сломя голову Лилиан Дюнкерк. Толстуха вздрогнула и, издав пронзительный крик напуганной птицы, отшатнулась в сторону. Лилиан быстро прошла к столику, за которым сидели Хольман и Клерфэ, а потом оглянулась на мачеху Мануэлы.

— Что это она раскричалась? — прошептала Лилиан. — Я же не привидение! Или уже похожа? — Она стала искать своё зеркальце. — Сегодня вечером я, кажется, пугаю каждого встречного.

А кого же ещё? — спросил Хольман.

— Санитара.

— Что? Йозефа?

— Нет, другого, Йозеф только помощник. Да вы знаете.

Хольман кивнул, показав тем самым, что им всё известно.

— Нас вы не испугаете, Лилиан.

Она убрала зеркальце.

— А Крокодилицы тут ещё не было?

— Нет, но она может заявиться в любой момент и вышвырнет нас. Она чертовски пунктуальна, как прусский фельдфебель.

— Сегодня ночью Йозеф дежурит на вахте. А узнавал. Прорвемся. Вы с нами?

— Куда? В «Палас», в бар?

— Куда же ещё?

— Да там нет ничего особенного, — заметил Клерфэ. — Я как раз оттуда.

Хольман рассмеялся. — А нам не надо ничего особенного, даже, если там вообще не будет ни души. Нас радует всё, что происходит за стенами этого санатория. Мы тут быстро привыкаем не быть особенно разборчивыми.

— Можно попробовать проскочить, — сказала Лилиан Дюнкерк. — Кроме Йозефа на выходе больше нет никого из охраны. Второй санитар ещё занят.

Хольман в нерешительности пожал плечами. — Лилиан, у меня сегодня небольшая температура, так неожиданно и именно сегодня вечером. И какого лешего?! Наверное это оттого, что я снова увидел замызганную машину Клерфэ.

В зал вошла уборщица и начала переставлять стулья на столы, чтобы приступить к своей работе.

— А мы и с температурой удирали, — заметила Лилиан.

Хольман смущенно глянул на неё.

— Я знаю но только не сегодня, Лилиан.

— А причина ещё и в спортивном авто?

— Быть может. А как на счет Бориса? Он не пойдет с нами?

— Борис думает, что я уже сплю. Мне ещё сегодня днем удалось заставить его покататься со мной на санях. Он не согласится выйти на улицу второй раз.

Уборщица подняла шторы на окнах. Снаружи неожиданно открылся необъятный враждебный пейзаж с освещенными луной склонами гор, черным лесом и снежными сугробами. Трое людей в зале казались какими-то затерянными среди этого простора. Уборщица начала поочередно выключать бра, и с каждой потухшей лампочкой вид за окном, казалось, делал очередной шаг навстречу людям в комнате.

— А вот и Крокодилица! — заметил Хольман.

Старшая сестра стояла в дверном проеме. На её лице с мощной челюстью и холодными, колючими глазами появилось подобие улыбки.

— Как всегда полуночники! Расходимся, господа!

При этом она не отметила, что Лилиан ещё не в постели.

— Расходимся, — повторила она. — В постель! В постель! Завтра тоже будет день, насидитесь!

Лилиан встала из-за стола.

— А вы в этом уверены?

— Абсолютно уверена! — ответила старшая сестра с удручающе веселой интонацией в голосе.

— На вашем столике, мисс Дюнкерк, лежит приготовленное снотворное. Вы будете почивать словно в объятьях Морфея!

— Словно в объятиях Морфея! — повторил Хольман с отвращением, когда Крокодилица ушла. — Она просто королева банальностей, но сегодня ещё милостива в выражениях. Почему такие полицейские в белых халатах позволяют себе обращаться с любым и каждым, попавшим в больницу, с таким терпеливым превосходством, словно те малые дети или полные кретины?

— Это она мстит за свою профессию, — ответила Лилиан со злостью. — Если у официантов и медсестер отнять эту возможность, они бы померли от комплекса неполноценности.

Они остановились в холле у лифта. — Куда вы сейчас направитесь? — спросила Лилиан у Клерфэ.

Он взглянул на неё. — В бар «Паласа».

— А меня не захватите?

Клерфэ помедлил секунду. У него уже был определенный опыт общения с эксцентричными русскими женщинами, даже с русскими наполовину. Но тут он вспомнил сцену с санями и заносчивое выражение лица Волкова. — А почему бы и нет? — ответил он.

Она выдавила из себя беспомощную улыбку. — Это уже безысходность? Просить о глотке свободы, как пьяница просит последний стаканчик выпивки у несговорчивого бармена. Разве это не достойно презрения?

Клерфэ покачал головой. — Мне самому частенько приходилось делать тоже самое.

Она впервые внимательно взглянула на него. — Вы? — спросила она. — А почему вы?

— Ну, у каждого находятся свои причины и не только у человека, но даже и у камня. Куда за вами зайти? Или, может, вы сразу пойдете с нами?

— Нет, вы-то пойдете через главный вход, а там всё время следит Крокодилица. Вы лучше спуститесь по серпантину до первого поворота, там возьмете сани и подъедете к служебному входу за санаторием справа. Я выйду туда.

— Ладно.

Лилиан вошла в лифт. Хольман повернулся к Клерфэ. — Ты не обидишься, если я сегодня не пойду с тобой?

— Ещё чего! Я же не собираюсь завтра уезжать!

Хольман глянул на него, и в его взгляде чувствовался вопрос. — А Лилиан? Или ты лучше пошел бы один?

— Ни в коем случае. Кому интересно торчать в баре в одиночку?