Жизнь взаймы

— Да нет же в лагере для военнопленных. Во время войны. Но у нас там всё было наоборот. Нас загнали в низину, в болото, а швейцарские Альпы были для нас мечтой о свободе. Их было хорошо видно из лагеря. Один из наших был местный, и он замучил нас до одури своими рассказами. Если бы нам тогда предложили свободу за обещание прожить несколько лет в этих горах, думаю, многие согласились бы.

— Тоже можно помереть со смеху, правда?

Нет, не помрешь. А вы бы согласились?

Я думал о побеге.

А кто не думал? И вы бежали?

— Да.

Лилиан взволнованно подалась вперед. — Побег удался? Или вас поймали?

— Удался. Иначе меня бы здесь не было. Всё обошлось.

— А другие пленные? — спросила она, помедлив. — Тот, который всё время рассказывал о горах?

— Он умер в лагере от тифа всего за неделю до освобождения.

Сани остановились перед отелем. Клерфэ заметил, что по слякотной погоде у Лилиан на ногах вместо ботиков были легкие туфельки. Он подхватил её на руки и вынес из саней, перебрался через глубокий снег и опустил на землю перед входом.

— Спас пару атласных туфелек, — заметил он.

Вы действительно хотите в бар?

— Да. Мне надо немного выпить.

В баре лыжники топтались в своих тяжелых ботинках на танцевальном пятачке. Официант организовал столик в углу.

— Вам водки? — спросил он у Клерфэ.

— Нет. Лучше чего-нибудь горячего. Может быть, стакан глинтвейна или грога.

Клерфэ взглянул на Лилиан. — Что вам из этого больше нравиться?

— Мне — водка. А вы сегодня ещё ничего не пили?

— Пил, но до обеда. Давайте сойдемся на том, что у французов называется «Господом богом в бархатных штанах», на бутылочке бордо.

Он заметил, что она с недоверием смотрела на него. Она вполне могла подумать, что он будет обращаться с ней бережно, как с настоящей больной. — Я не пытаюсь вас обмануть, — сказал он. — Я заказал бы себе тоже вино, будь я тут один. А водки можем выпить с вами завтра перед обедом, сколько хотите. Мы пронесем втихаря бутылочку в санаторий.

— Ладно. Тогда закажите нам вино, которое вы пили вчера во Франции, там внизу, на равнине, в ресторане «Отель де ла Пирамид» во Вьене.

Клерфэ был поражен, что она сумела запомнить оба названия. Он подумал, что с ней надо держать ухо востро, ведь люди, хорошо запоминающие названия, могут так же хорошо запоминать и кое-что другое.

— Это было бордо, — сказал он, — «Лафит Ротшильд».

— Конечно же он соврал.

Во Вьене он пил местное легкое вино, которое можно было попробовать только там, потому что его никуда не вывозили, но объяснять это не имело смысла.

— Принесите нам, пожалуйста, «Шато Лафит» тридцать седьмого года, если у вас найдется, — обратился он к официанту. — И не надо укутывать его горячей салфеткой! Несите его прямо из подвала, как есть.

— О, это вино у нас подают только шамбрэ, комнатной температуры!

— Значит, нам здорово повезло!

Официант направился к бару и вскоре вернулся.

— Вас к телефону, месье Клерфэ.

— Вы не знаете, кто?

— Увы, месье. Спросить?

Это из санатория! — занервничала Лилиан. — Это точно Крокодилица!

Сейчас узнаем. — Клерфэ поднялся из-за стола. — Где у вас телефон?

Кабина в холле, справа у двери.

— А вы пока принесите вино. Откупорьте бутылку, и дайте вину подышать.

Неужели Крокодилица? — спросила Лилиан, когда Клерфэ вернулся.

— Нет. Это мне звонили из Монте-Карло.

Клерфэ помедлил немного, но когда увидел её сияющее лицо, подумал, что ей не повредит услышать неприятную новость, что где-то в другом месте, а не только в санатории, может умереть человек.

— Звонили из главной клиники Монте-Карло, — сказал он. — Умер мой хороший знакомый.

— Вам надо возвращаться?

— Нет. Там уже ничем не поможешь. И мне кажется, для него это был счастливый конец.

Счастливый?

— Да. Он перевернулся на гонках и остался бы полным инвалидом.

Лилиан с удивлением посмотрела на него. Ей показалось, что она ослышалась. Как мог этот чужой здесь человек нести такую околесицу?

— А вам не приходило на ум, что и калека тоже хочет жить? — спросила она очень тихим, но полным ненависти голосом.

Клерфэ опешил и не нашелся, что ответить. У него в ушах всё ещё звенел голос другой женщины, твердый, металлический и одновременно отчаянный голос той, которая ему только что позвонила. — Что мне делать? Феррер ничего не оставил! Нет денег! Приезжайте! Помогите мне! Я на мели! Это вы виноваты! Вы все виноваты! Это всё вы и ваши проклятые гонки!

Потом он пришел в себя. — Да, вопрос не простой. — ответил он Лилиан. — Этот человек безумно любил женщину, которая изменяла ему с каждым механиком. А он был гонщиком, влюбленным в своё дело, но никогда не поднялся бы выше среднего уровня. Всё, что он хотел от жизни — были победы на крупных гонках и его жена. Он умер, прежде чем узнал правду и о том, и о другом, и он умер в неведении, что жена не хочет его больше видеть с ампутированной ногой. Вот это я как раз имел ввиду, когда говорил о его счастье.

Но, может быть, он всё-таки жил бы, и жил в радости!

— Вот этого-то я и не знаю, — ответил Клерфэ, неожиданно сбитый с толку её вопросом.

— Мне приходилось видеть, как люди умирали в куда худших условиях. А вам не доводилось?