Жизнь взаймы

— Я хочу обратно.

— Почему, из-за Клерфэ?

— Клерфэ тут ни при чём. Я ещё раньше собиралась вернуться.

— Так, почему всё-таки?

— На это есть много причин. Я сейчас не все помню. Они все были такие правильные, что я успела их все позабыть.

— Если ты захочешь остаться здесь, внизу, тебе не придется быть одной. Я тоже могу остаться.

Лилиан покачала головой. — Нет, Борис. С меня хватит. Я хочу вернуться. Но, может быть, ты сам хочешь остаться? Ведь ты так долго не был здесь, внизу.

Волков улыбнулся. — Я тут уже давно всё успел узнать.

Лилиан кивнула. — Я уже слышала это от тебя. Теперь узнала и я.

* * *

Из Цюриха Волков созвонился с санаторием.

— Она еще жива? — недовольно спросил Далай-лама. — Ну, ладно. Пусть приезжает, я не возражаю.

Лилиан пробыла ещё неделю в Цюрихе в отеле «Дольдер». Она подолгу оставалась в постели. Её вдруг охватила сильная усталость. Температура повышалась каждый вечер и была довольно высокой. Волков поговорил с врачом, которого он вызвал к ней для консультации.

— Ей давно пора лежать в больнице, — сказал профессор. — Нельзя ей никуда ехать.

— Она не хочет здесь оставаться. Ей хочется обратно, наверх.

Врач пожал плечами. — Как вам угодно. Тогда закажите санитарную машину.

Волков пообещал, что так и сделает. Но он знал, что не станет брать никакую санитарную машину. Его почтительное отношение к жизни уже давно приучило его к мысли, что слишком большая заботливость, так же как и её недостаток, могут с одинаковой силой убивать больного. Намного опаснее было бы обращаться с Лилиан как с умирающей, чем рискнуть и повезти её в обычной машине.

Она смотрела на Бориса с выражением радости на лице, когда тот вернулся в комнату. С тех пор как ей стало хуже, она повеселела, будто это состояние помогало ей искупить то смутное ощущение вины, которое она испытывала из-за смерти Клерфэ.

«Боль по другому человеку всегда легче переносить, — подумала она с легкой иронией, — когда знаешь, что тебе самой осталось жить недолго. Даже чувство бунта против болезни отступило после смерти Клерфэ. Никому не уйти от неё, ни больному, ни здоровому, и отсюда вытекал парадокс равновесия».

— Бедный Борис! Что сказал доктор? Он убеждал тебя, что я не перенесу поездки?

— Ничего подобного.

— Я справлюсь. Уже хотя бы потому, что он предсказал обратное. И я ещё поживу.

Волков смотрел на неё с изумлением. — Ты права, душечка. У меня такое же чувство.

— Вот и хорошо. Тогда налей мне водки.

Она протянула ему рюмку. — Мы с тобой настоящие шарлатаны, — заметила она после небольшой паузы. — Ты и я с нашими дешёвыми уловками! Но что нам ещё остаётся делать? Если мы уже начали трястись от страха, надо из этого извлечь хотя бы какую-то пользу. Устроим фейерверк или какую-нибудь другую показуху, а можно и ещё что-нибудь мудрёное, что быстро растает, как утренний туман.

Они поехали в горы очень тихим теплым днем. На полпути до перевала на крутом повороте навстречу им выехала машина и тут же остановилась, чтобы пропустить их. — Хольман! — крикнула Лилиан. — Это же Хольман!

Человек во встречной машине взглянул на них. — Лилиан! Борис! Но.

Сзади начал сигналить какой-то нетерпеливый итальянец на маленьком фиате, воображая себя, видимо, настоящим гонщиком. — Я сейчас поставлю машину на стоянку, — закричал Хольман. — Подождите меня!

Он проехал немного вперёд, пропустил итальянца и пешком вернулся к ним. — Что случилось, Хольман? — спросила Лилиан. — Куда это вы собрались?

— Я ведь вам уже говорил, что выздоровел.

— А машина откуда?

— Взял напрокат. Мне показалось глупо ехать поездом. Особенно теперь, когда мне опять предложили работу!

— Какую работу? Кто?

— Наша старая фирма. Они мне вчера позвонили. Им понадобился гонщик. — Хольман замолчал на секунду, потом поправил волосы. — У них уже есть Торриани, они договорились, а теперь хотят ещё попробовать и меня. Если всё пойдет хорошо, я скоро буду участвовать в небольших гонках. Потом — и в больших. Пожелайте мне удачи! И как здорово, Лилиан, что я успел поговорить с вами!

Они увидели Хольмана ещё раз, когда выехали на следующий поворот, и сверху он в своей машине казался им каким-то синим насекомым, спускавшемся по дороге, чтобы занять место Клерфэ, так же, как когда-то Клерфэ занял место другого гонщика, и так же, как кто-то потом займет место Хольмана.

Лилиан скончалась спустя полтора месяца в светлый летний день, такой тихий, что, казалось, вся природа затаила дыхание. Смерть наступила быстро и совершенно неожиданно, и умерла она в полном одиночестве. Борис в это время ненадолго отлучился в деревню. Когда он вернулся, то нашел её мертвой, лежащей в своей постели. Её лицо было искажено гримасой боли, а руки судорожно сжимали горло; но довольно скоро черты лица разгладились, и её лицо снова стало таким же прекрасным, каким Борис знал его уже много лет. И он ещё подумал, что она была счастлива, насколько человека вообще когда-либо можно назвать счастливым.