«Жизнь взаймы» — это жизнь, которую герои отвоевывают у смерти. Когда терять уже нечего, когда один стоит на краю гибели, так эту жизнь и не узнав, а другому эта треклятая жизнь стала невыносима. И как всегда у Ремарка, только любовь и дружба остаются незыблемыми. Только в них можно найти точку опоры. По роману «Жизнь взаймы» был снят фильм с легендарным Аль Пачино.«Жизнь взаймы» — психологический роман Эриха Марии Ремарка, сфокусированный на темах любви и смерти. Тяжелая болезнь убыстряет время — скорость, которой подчиняется автогонщик, на этом фоне служит лишь еще одним напоминанием о прекрасном стремительном мгновении, которым оказывается жизнь.
Классическая проза ХX века18+Эрих Мария Ремарк
Жизнь взаймы
или
небесам не ведомы любимцы
Посвящается Полетт Годдар Ремарк
Автор позволил себе некоторые вольности относительно техники и проведения автогонок. В этих вопросах он надеется на понимание со стороны их знатоков и фанатов.
Глава 1
Клерфэ остановил машину у заправки и посигналил. Снег тут уже давно расчистили. Вокруг телеграфных столбов с граем кружила стая ворон, а из небольшой мастерской позади заправки слышались удары молотка по листу жести. Стук вдруг прекратился, и в дверях показался парнишка лет шестнадцати в красном свитере, а на носу — очки в стальной оправе.
— Залей полный бак, — попросил Клерфэ и выбрался из машины.
— Вам супер?
— Да… А где здесь можно перекусить?
Парнишка ткнул большим пальцем на противоположную сторону улицы.
— А… вон там. Сегодня у них на обед ассорти по-бернски… А вам цепи снять?
— А что… надо?
— Да нет, там дальше на дороге сплошная скользота, еще больше, чем здесь.
— И что, по всему перевалу?
— Нет, по перевалу не проехать, со вчерашнего дня закрыт. На такой спортивной тачке, да ещё и с такой низкой посадкой, вам не проскочить.
— Не проскочить? — изумился Клерфэ. — Мне уже становится интересно.
— Мне — тоже, — бросил парень в ответ.
Небольшой зал придорожного ресторана давно не проветривался и был пропитан застоявшимся запахом пива и затянувшейся зимы. Клерфэ заказал нарезку из вяленой говядины, хлеб, сыр и графинчик швейцарского вина из Эгля. Он попросил официантку подать еду на террасу. Там еще не было холодно. Небо казалось огромным и было яркоголубым, как цветы горчанки.
— А не обдать ли ваш аппарат из шланга? — крикнул через дорогу паренек с заправки. — Мне кажется, уже давно пора.
— Нет, не надо. Только протри лобовое стекло.
Машину давно не мыли, и это было видно невооруженным глазом. После ливня за Эксом в Савойе вся красная пыль побережья Сен-Рафаэля, накопившаяся на капоте и крыльях, стала похожа на рисунок пестрого батика. Добавили пятен и известковой грязи еще и брызги на дорогах центральной Франции, летевшие из под задних колес многочисленных грузовиков, когда Клерфэ обгонял их; вся эта грязь летела на кузов его машины. «И что это меня сюда занесло?» — подумал Клерфэ. «Для лыж уже поздно. Из сострадания, что ли? Это плохой попутчик и еще худшая цель поездки. Почему я не еду в Мюнхен? Или в Милан? А что мне, собственно, нужно в Мюнхене? Или в Милане? Или где-нибудь в другом городе? Я устал» — подумал он. «Мне тяжело оставаться долго на одном месте и также тяжело расставаться с ним. Или я просто устал делать выбор и принимать решения? А что мне, собственно, выбирать и решать?» — Он допил вино и вернулся в обеденный зал.
Официантка за стойкой мыла бокалы. Над ней висело чучело головы серны, и эта голова смотрела своими стеклянными глазами поверх неё и Клерфэ на висевшую на стене напротив рекламу какой-то цюрихской пивоварни. Клерфэ достал из кармана плоскую фляжку в кожаном чехле. — Вы не могли бы налить коньяку?
— «Курвуазье», «:Реми-Мартен» или «Мартель»?
— «Мартель», пожалуйста!
Девушка начала по рюмке наполнять флягу. Откуда-то появилась кошка и стала тереться о ноги Клерфэ. Он попросил еще две пачки сигарет, спички и расплатился по счету.
— Это километры? — спросил паренек с заправки и показал на спидометр.
— Нет, мили.
Парень присвистнул. — А что это вас сюда занесло в Альпы? Почему вы не гоняете на таком красавце по автостраде?
Клерфэ глянул на него. Сверкающие стекла очков, слегка вздернутый нос, угри, оттопыренные уши — в общем существо, которое променяло меланхолию детства на ошибки наполовину взрослых людей.
— Люди не всегда совершают только одни правильные поступки, сынок, — сказал Клерфэ. — Даже, когда понимают это. В этом иногда кроется весь шарм жизни. Усек?
— Нет, — бросил парень в ответ и шмыгнул носом. — Но телефоны SOS вы найдете по всему перевалу. Надо просто позвонить, если вы застрянете. Мы вас заберем оттуда. Вот наш телефон.
— А что, у вас уже нет сенбернаров с бутылочкой коньяка на ошейнике?
— Уже нет. Коньяк слишком дорогой, а собаки стали слишком хитрыми и лакали его сами. Поэтому мы завели волов. Это здоровые волы, как раз, чтобы таскать ваши тачки.
Парень с блестящими очками выдержал взгляд Клерфэ. — Сегодня мне как раз тебя не хватало, — пробурчал он наконец. — Тоже мне альпийский умник на высоте тыща двести метров! Может тебя зовут Песталоцци[1] или Иоганн Лафатер?[2]
— Нет, моя фамилия Геринг.
— Что.?
— Геринг. — При этом парень улыбнулся и показал свои зубы, где не хватало одного переднего. — Но только я — Губерт Геринг[3].
— Ты не родственник того.
— Нет, — перебил Губерт. — Мы Геринги из Базеля. Если бы я был из тех самых, не продавал бы здесь бензин. Нам бы пенсию платили, да еще какую!