Жизнь взаймы

Левалли усмехнулась. — Говорят, на этом месте когда-то стояла древняя римская вилла, и тут в свете факелов и огнедышащей Этны устраивались пышные празднества с прекрасными римлянками. Не кажется ли вам, что древние римляне были ближе нас к разгадке тайны?

— Какой тайны?

— Тайны нашей жизни, зачем и для чего мы живём?

— А разве мы живём?

— Возможно и нет, если задаем себе такой вопрос. Извините меня, что я завел этот разговор. Просто итальянцы — немного меланхоличный народ; они выглядят как другие люди, но всё-таки остаются меланхоликами.

— А кто такие… эти другие люди? — спросила Лилиан. — Они ведь тоже не могут быть всем довольны и постоянно веселиться, даже — простые пастухи.

Она услышала шум приближавшейся машины Клерфэ и улыбнулась. — Тут ходит легенда, — продолжал Левалли, — что последняя владелица этой виллы повелевала убивать по утрам своих любовников. Эта римлянка была романтической натурой и не могла выносить разочарования, наступавшего в тот момент, когда спадали чары ночи, наполненные иллюзией.

— Зачем такие сложности? — ответила Лилиан. — Она ведь могла просто отсылать их до рассвета! А самой разве трудно было уйти?

Левалли подал её руку. — Уйти — это не всегда самое простое решение, особенно, когда уносишь частицу самого себя.

— Нет, это как раз самое простое, особенно, когда знаешь, что стремление к обладанию лишь ограничивает человека, а удержать никого нельзя… даже самого себя…

Они пошли навстречу звукам музыки. — А вы сами не хотите никем и ничем обладать? — спросил Левалли.

— Я хочу владеть слишком многим, — ответила Лилиан. — И поэтому — ничем. Это почти одно и то же.

— Почти! — он поцеловал её руку. — Я провожу вас сейчас туда, где растут кипарисы. За ними мы устроили танцплощадку со стеклянным полом, и с подсветкой снизу. Я подсмотрел её на Ривьере в одном летнем ресторане и решил сделать такую же. А вот и ваши партнёры — здесь собралась сегодня половина танцоров Неаполя, Палермо и Рима.

— Здесь вы можете быть пассивным зрителем или танцуйте вместе со всеми, — сказал Левалли, обращаясь к Клерфэ. — А можно сразу и то, и другое. Правда, я предпочитаю быть зрителем. Люди, пытающиеся совместить и то и другое, всегда останутся дилетантами.

Они сидели на террасе и наблюдали за женщинами, танцевавшими на светившейся стеклянной площадке, обрамленной кипарисами. Лилиан танцевала с принцем Фьола.

— Да она — просто огонь! — заметил Левалли, обращаясь к Клерфэ. — Вы только посмотрите, как она танцует! Вы видели когда-нибудь изображения женщин на мозаиках Помпеи? В искусстве вся прелесть женщины заключается в том, что отбрасывается всё случайное и остается только одна красота. Вы видели фрески во дворце Миноса на Крите? А как вам нравятся древние египтянки времен Эхнатона — эти женщины с удлиненными глазами на узких лицах, порочные танцовщицы и юные жены фараонов? Во всех них бушует пламя. Посмотрите только на эту площадку! Как горит мягкий искусственный огонь преисподней, созданный из стекла, электричества и техники и зажженный там, а женщины словно парят в этом огне. Вот поэтому я и велел соорудить всё это. Внизу — искусственное адское пламя, которое словно поджигает платья и медленно ползет своими языками вверх по ним, и тут же — холодный свет луны и звезд, падающий на их лица и плечи. Это конечно же аллегория, и над ней можно посмеяться или помечтать какое-то мгновение. Как они прекрасны, эти женщины, сдерживающие нас! Они не дают нам стать полубогами и превращают нас в отцов семейств, добропорядочных граждан, в добытчиков и кормильцев, а всё потому, что они ловят нас в свои сети своими иллюзиями, обещая сделать нас богами. Разве они не великолепны?

— Да, Левалли, они великолепны!

— Только в каждой из них глубоко кроется Цирцея. А вся ирония заключается в том, что они сами в это никогда не верят. Пока они танцуют, в них всё ещё горит пламя их юности, но за их спинами незримо пританцовывает тень их обывательщины и… и десять кило лишнего веса, который они наберут очень скоро, и семейная скука, и честолюбие с ограниченными устремлениями и мелкими целями, и усталость с постоянным желанием присесть и отдохнуть, а потом начинается вечное повторение всего того, что уже когда-то было изведано, и вслед за тем медленно наступает дряхлость. Вот только с одной из них ничего этого не случится, с той, что танцует с Фьола и которую вы привезли сюда. Кстати, как вам это удалось?

Клерфэ пожал плечами.

— Где вы её нашли?

Он помедлил с ответом. — Не хочу, Левалли, нарушать ваш высокий стиль и скажу — у врат Аида. В кои-то веки я вижу вас в таком лирическом настроении!

— Не так уж часто это и случается. Значит, у врат Аида. Тогда больше вопросов нет. Этого довольно, чтобы дать волю фантазии. Вам удалось найти её в серых сумерках безнадежности, от которой удалось бежать только одному Орфею. Тем не менее, и ему пришлось заплатить за это дорогую цену: он стал одинок вдвойне, как парадоксально это ни звучит, ведь он хотел вернуть из царства мертвых женщину. А вы, Клерфэ, готовы заплатить за это?