Жизнь взаймы

«Её ничто не пугает, — подумал Клерфэ. — Этот балаган казался ей отражением жизни, поэтому и любая банальность была для неё полна очарования, когда эти слова произносились впервые и, казалось, были наполнены глубоким смыслом. Это невыносимо! Она должна умереть и знает это, но принимает всей своей душой, как другие принимают морфий, и для неё весь мир преображается, она ничего не боится, не знает ни пошлостей, ни банальностей, и — чёрт возьми — почему я сижу здесь и ощущаю приглушенный ужас, вместо того, чтобы бросится вместе с ней в этот не вызывающий никаких сомнений вихрь жизни?

— Я готов молиться на тебя, — сказал Клерфэ.

— Только не говори это слишком часто, — ответила Лилиан. — Для этого надо быть очень независимым.

— С тобой — не обязательно.

— Тогда говори это всегда, — сказала она. — Эти слова нужны мне как воздух и вино. Клерфэ рассмеялся. — Правильно, нужно и то, и другое. Но кто спрашивает, что из этого нужней! Так, куда мы сейчас двинем?

— В гостиницу. Я хочу съехать оттуда.

Клерфэ решил больше никак не проявлять своё удивление. — Ладно. Тогда пойдем укладывать чемоданы, — ответил он.

— Я уже всё уложила.

— И куда ты собираешься перебраться?

— В какую-нибудь другую гостиницу. Уже две ночи подряд в это время мне названивает какая-то женщина и требует от меня убраться, потому что здесь мне не место. Ещё несет всякую околесицу в том же духе.

Клерфэ взглянул на неё. — А ты не просила портье не соединять тебя с ней?

— Просила! Но ей как-то всё равно удавалось пробиться. Вчера она заявила портье, что она моя мать. Эта женщина говорит с акцентом, она не француженка.

«Это Лидия Морелли», — подумал Клерфэ. — Так почему ты мне ничего не сказала?

— Зачем?.. А в «Рице» есть свободные номера?

— Есть конечно.

— Вот и хорошо. Дядя Гастон в обморок упадет, когда услышит, где я буду жить.

* * *

Вещи Лилиан не были уложены. Клерфэ одолжил у ночного портье огромный чемодан, больше похожий на шкаф, который бросил в гостинице какой-то немецкий майор, когда те бежали, и сложил туда платья Лилиан. Она все это время сидела на кровати и смеялась. — Мне жаль уезжать отсюда, — сказала она. — Мне здесь всё так полюбилось. Но я люблю без сожаленья. Ты понимаешь меня?

Клерфэ поднял голову. — Боюсь, что понимаю. Тебе ни с чем не жаль расставаться.

Она снова рассмеялась и продолжала сидеть с бокалом вина в руке, удобно вытянув ноги. — Теперь уже ничего не имеет значения. Однажды я уже ушла из санатория и с тех пор могу уходить, куда хочу.

«Так, она вполне может уйти и от меня, — подумал Клерфэ. — Уйдет легко, будто сменит отель». — Я нашел шпагу немецкого майора, — сказал он. — Видно он так спешил, что забыл её. Такое поведение недостойно звания немецкого офицера. Оставлю её тебе на память в чемодане. Кстати, твой хмельной вид придает тебе особый шарм. К счастью, я уже два дня, как зарезервировал для тебя номер в «Рице». Не сделай я этого, сегодня было бы трудновато проскочить мимо швейцара.

Лилиан, не вставая с кровати, взяла в руку шпагу майора и отсалютовала ею. — Ты мне очень нравишься. Почему я никогда не зову тебя по имени?

— А разве кто-нибудь называет?

— Тем более — стоит!

— С чемоданом готово, — сказал Клерфэ. — Возьмешь шпагу с собой?

— Нет, оставь её тут.

Клерфэ положил ключи в карман и подал Лилиан её пальто. — Я не очень худая? — спросила она.

— Нет, и мне кажется, ты даже на пару фунтов поправилась.

— Теперь это единственное, что для меня ещё что-то значит, — пробурчала она.

Таксист, подъехавший за ними, погрузил чемоданы в машину. — Моя комната в «Рице», надеюсь, выходит окнами на Вандомскую площадь? — поинтересовалась Лилиан.

— Конечно. Не на рю Камбон.

— А где ты жил, когда был здесь во время войны?

— Окнами на рю Камбон, это после побега из лагеря военнопленных. Убежище было что надо: никто не ожидал, что там можно было запрятаться. Мой брат жил тогда в номере окнами на Вандомскую площадь, по той стороне селились одни немцы. А мы сами из Эльзаса. Только у брата отец немец, а у меня — француз.

— А что брат, он не мог тебя как-то защитить?

Клерфэ рассмеялся. — Он даже не догадывался, что я был рядом, а если бы узнал, то постарался бы упрятать меня в Сибирь или куда подальше. Посмотри на небо! Уже светает. Слышишь, как птицы поют? В городе их можно услышать только в это время. Поэтому любителям природы приходится куковать ночами в клубах и барах, чтобы по дороге домой услышать пение дрозда.

Они выехали на Вандомскую площадь. Широкая и вся серая она тихо спала. Сквозь облака пробивалось напоенное яркой желтизной наступавшее утро. — Когда видишь, какие прекрасные здания раньше строили люди, кажется, что они были намного счастливей нас, — сказала Лилиан. — Как ты думаешь?