Он говорил со мной по-новому, жестко. Интересно, куда делся старый Самуэль. Но я не разозлился, думал, это естественно, ведь он потратил кучу денег на романтические подарки и рестораны для Лайде. Я знал ее манеру. Она была из тех феминисток, которые до хрипоты трындят, что все должно быть на сто процентов справедливо, хотя потом жалуются друзьям, если у парня не оказалось достаточно наличности, чтобы заплатить за двоих в ресторане. Или так. Если парень не платит, он церковная крыса, а если платит – свинья, потому что думает, что девушка – его собственность. Но поскольку лучше быть свиньей, чем церковной крысой, у Самуэля не было выбора, и он платил за все ужины, билеты в музей и романтические уикенды, которые, как я думал, они проводили вместе, пока я в одиночестве сидел дома.
В середине апреля мы поехали в бабушкин дом, чтобы удостовериться, что все там обустроились. Дети играли в гостиной, на пианино они выставили своих игрушечных зверей. Они по очереди качались в кресле-качалке, а стол для настольного тенниса в подвале был завален цветными карандашами, мелками и глиной. Было здорово увидеть, что они чувствуют себя как дома. Хотя Зайнаб шептала, что дети Майсы плохо воспитаны, а Майса считала, что дети Зайнаб едят так, словно у них глисты.
– А где Нихад? – спросил Самуэль.
– Она уже дня два здесь не ночевала, – ответила Зайнаб, и я перевела это Самуэлю, но была вынуждена добавить несколько слов, чтобы он понял, что Зайнаб говорила презрительно и не очень волновалась.
– Так круто, – сказал Самуэль, когда мы спускались с пригорка. – Бабушка прожила здесь черт-те сколько лет, а я уже сейчас не думаю о том, что это ее дом. Как будто новые воспоминания пришли на смену старым.
Странно, но, казалось, ему полегчало.
Какой идиот заявил, что я брал с Самуэля «завышенную аренду»? Лайде, что ли? Не верь лживым слухам. Она понятия не имеет, как дорого мне обходилась квартира. Не знает, как я старался, чтобы получить больше рабочих часов. Я никогда не хотел жить за счет Самуэля. И делал все, чтобы зарабатывать собственные деньги. Каждый раз, когда Самуэль приходил домой от Лайде и говорил, что я вообще-то должен «вносить свою лепту», я думал: да, но мы же заключили пакт о преданности и должны делить все поровну, я изо всех сил пытаюсь вносить столько лепт, сколько могу, но, блин, где их взять-то, я уже задолбался все время искать новые. Чтобы раздобыть деньги на квартиру, еду и поездку в Берлин, у меня остался только один выход, и я связался с Хамзой.
Мы сидели в кафе на главной улице. На летней веранде, на солнце, вокруг пахло свежескошенной травой. Самуэль спросил, как прошли мои подростковые годы, и я рассказала о времени «Кафе 44»[25], участии в синдикалистском движении, моем первом парне, который был на десять лет старше, после беспорядков в Гётеборге он сел на два года, а сейчас работает консультантом по профориентации в школе в пригороде Стокгольма. Рассказала о демонстрациях, которые мы устраивали первого мая, движении «Reclaim the Streets»[26], драках со скинхедами в девяностые, антифашистских демонстрациях в Салеме[27]. Рассказала о том, как мы собрались перед иранским посольством в поддержку Зеленой революции[28], нас было несколько сотен, полиция применила перцовый газ, некоторых покусали собаки, а другие напоролись на остроконечный забор, а когда стали звать врача, человек пятьдесят подняли руки. Сказала, что иногда мне не хватает того запала, ощущения, что многое вообще-то можно изменить. Самуэль кивал и, казалось, все понимал.
Хамза обрадовался, услышав мой голос.
– Ты наконец высунул голову из жопы? – дружелюбно спросил он, когда я поинтересовался, как у него дела.
– Из какой еще жопы? – спросил я.
– Да это же выражение такое, – ответил Хамза. – Чего тебе?
– У тебя есть что-нибудь для меня?
– Например, что?
– Сам знаешь. Какое-нибудь дело? Работа?
– Думаешь, мир останавливается, пока ты спишь?
Вот уж нет. Мир продолжает вертеться. Деньги переходят из рук в руки. Одних людей сменяют другие.
– Значит, ничего?
– Ничего.
– Мне нужны деньги.
– Мне тоже.
– Я серьезно. Мне нужна наличка. И срочно.
– Хочешь занять?
Я замолчал. Хамза рассмеялся и сменил тон.
– Не вопрос, – сказал он. – Я зайду к тебе. По-братски дам хорошую процентную ставку. Ты все там же живешь?
Он отключился, прежде чем я успел его поблагодарить.