Читаем Всей землей володеть полностью

«Верно, вести важные имеет». — Всеволод, переоблачившись в голубой зипун, порты из иноземного сукна и алую отороченную золотой нитью шёлковую рубаху, не мешкая позвал ромея к себе в палату.

— Должен сообщить тебе, светлый архонт, весьма горькое известие, — опустив очи долу, после низкого поклона начал Катаклон. — Племянник твой, Ростислав, властитель славного города Тмутаракани, преставился февраля в девятнадцатый день.

— Как?! Он умер?! — воскликнул в изумлении Всеволод. — Что же с ним случилось?!

— В Тмутаракани был пир, и один вельможа из Херсонеса, некий катепан[247] Склир, незаметно подложил в чашу архонта медленно действующий яд. Молодой архонт разболелся и неделю спустя отдал Богу душу. Убийца же похвалялся, как если бы он совершил великий подвиг. Но в Херсонесе возмутились горожане. Многие там любили Ростислава. Когда они узнали об отравлении архонта, то насмерть забили катепана камнями.

Всеволод молча уставился на аксамитовую хламиду Катаклона, украшенную львами и грифонами в круглых медальонах. Ясно, притворяется ромей, что скорбит. Рад, верно, Ростиславовой кончине. Ибо немало насолил этот добр молодец ромеям — победил касогов, вступил затем с ними в союз, вырос в грозную силу, планы строил дерзкие. Может, и жаль, что не исполнились многие замыслы его.

С грустью вспоминал Всеволод, как приезжал к нему Ростислав, как охотились они на туров, играли в шахматы, спорили. Ведь это он, Всеволод, натолкнул племянника на мысль отправиться в Тмутаракань и, стало быть, невольно приблизил его гибель.

«Ужель вина моя в его смерти?! — в страхе подумал князь, но тотчас успокоил себя. — Всё в Руне Господней. Что человек?! Человек — раб Божий, слаб он, мелок и не в силах предвидеть грядущее».

— Благодарю тебя, патриций, за весть, хоть и нерадостна она для меня, — произнёс он наконец, после продолжительного тяжёлого молчания.

Катаклон снова низко поклонился князю.

«Может, этот же ромей и велел катепану яд Ростиславу подложить, — подумалось Всеволоду. — С него станется».

Нет, Всеволод не скорбел по умерщвлённому племяннику, просто ещё раз убедился он в том, сколь надо быть всегда осторожным в выборе друзей.

Любое дело, любой свой поступок, любой шаг надо заранее осмысливать, подготавливать, пусть бы на это уходили даже многие годы.

Вот был богатырь — весёлый, красивый, смелый, дерзкий, нетерпеливый, пылкий, юный — и нет его более на свете. Как же странно устроен этот бренный и жестокий земной мир!

<p><strong>Глава 38</strong></p><p><strong>СМЕРТЬ МАРИИ</strong></p>

На низком резном столике мерцала лампада, на стенах красовались хорезмийские ковры, дорогие греческие паволоки, шелка, в углу топилась муравленая[248], выложенная изразцами печь.

Всеволод, в чёрном долгом платне, безмолвно сидел у ложа жены. Мария умирала, медленно, тяжело, князь слышал её прерывистое хриплое дыхание, подходил к ней ближе, наклонялся, хотел сказать что-нибудь ободряющее, успокаивающее, но тотчас из-под беличьего одеяла выпрастывалась тонкая, горячая рука, отстраняла его, с уст княгини срывалось:

— Уйди... Варвар... Скиф... Дикарь.

И Всеволод вспыхивал на мгновение гневом; отшатнувшись от этой руки, как от змеи, уходил, садился поодаль, смотрел на пламя свечи; в тёмных больших глазах его загоралась, бродила доселе невысказанная никому, даже самому себе, мысль: «Она уходит, умирает. Она стала лишней в моей жизни, стала помехой. Выполнила своё назначение, возвысила меня, сделала зятем базилевса, родила сына. На этом кончается отведённая, отмеренная ей Всевышним на Земле дорога».

Нет, прочь эту мысль! Всеволод недовольно нахмурил чело и вдруг содрогнулся, почувствовав, как холодок ужаса, страх бежит по его спине: «В латинство впадаю, мыслю о предопределении»...

Он вспомнил читанные когда-то в юности трактаты Блаженного Августина о ничтожности человека, о том, что вся жизнь его определена и расписана заранее, что человек не властен что-либо изменить в своей судьбе, он не имеет свободы воли. Когда рождается он, раб Божий, то уже известно наперёд, попадёт душа его в рай или в ад.

Против подобных умозаключений всегда восставал Всеволодов разум, он в мыслях яростно спорил с Августином, пытался доказать, что нет, человек — не ничтожество, не пылинка на путях бытия. Пусть жалок и слаб он, но имеет свою волю, может сам менять свою жизнь. Хотя, воистину, многое зависит в ней от случая, от обстоятельств, и есть на свете Провидение Божье, и оно помогает и должно помочь ему, пока ещё просто князю, владетелю пограничной с Дикой Степью волости, достичь вершин славы и земного величия.

Мария глухо застонала, стала шептать что-то невнятное.

«Отходит. Пора попа звать». — Всеволод молча сделал знак челядинке.

Когда та стремглав юркнула за дверь, князь подошёл и склонился над умирающей, вслушался в её бессвязную, неразборчивую речь.

Княгиня бредила, металась в горячке, но вдруг сорвались с её уст сквозь бред ясные и твёрдые слова:

— Будь ты проклят! Ты убийца, враг! Ненавижу!

Перейти на страницу:

Все книги серии У истоков Руси

Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах
Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах

Жил своей мирной жизнью славный город Новгород, торговал с соседями да купцами заморскими. Пока не пришла беда. Вышло дело худое, недоброе. Молодой парень Одинец, вольный житель новгородский, поссорился со знатным гостем нурманнским и в кулачном бою отнял жизнь у противника. Убитый звался Гольдульфом Могучим. Был он князем из знатного рода Юнглингов, тех, что ведут начало своей крови от бога Вотана, владыки небесного царства Асгарда."Кровь потомков Вотана превыше крови всех других людей!" Убийца должен быть выдан и сожжен. Но жители новгородские не согласны подчиняться законам чужеземным…"Повести древних лет" - это яркий, динамичный и увлекательный рассказ о событиях IX века, это время тяжелой борьбы славянских племен с грабителями-кочевниками и морскими разбойниками - викингами.

Валентин Дмитриевич Иванов

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза