Всей землей володеть

Гридни осторожно спустили вершника с седла, дали напиться воды, повели в дом. Озабоченно хмурясь, Владимир воротился в верхнее жило. Первым делом он направил стопы в покои отца.

Князь Всеволод сидел за столом на обитом синим бархатом коннике в узкой длинной каморе со сводчатым потолком. Потяжелевший с годами стан его облегал потёртый цветастый халат тонкого восточного сукна, в деснице он держал гусиное перо и что-то медленно, со тщанием выводил уставом на большом листе харатьи.

— Вот, пишу ромеям, в Царьград, — пояснил он, откладывая перо в сторону. — Святослав велел. Обещаю базилевсу Михаилу Дуке мир, соуз, дружбу.

Владимир сел напротив, рассказал о гонце, переглянулся с отцом, сокрушённо качнул головой.

— Не ко времени в польские дела мешается брат, — с досадой обронил Всеволод. — Всё власть свою и силу показать хочет. Вот, сын, каков скрытый от чужих глаз смысл его восхождения — близорук стал, глубоко в дела не вникает, о себе только помышляет, о своей славе. — Всеволод вздохнул, огладил бороду и продолжил наставительным тоном: — Как пойдёте с Олегом на чехов, в пекло особо не суйся, действуй с оглядкой. Помни: голову там сложить легко, а нам как тут без тебя будет?! Совсем Святослав прижмёт.

Потревоженная неприятным известием, показалась на пороге покоя Гида. Владимир поспешил ей навстречу. Он с беспокойством взглянул на округлившееся чрево жены. Месяц, не больше остался ходить ей непраздной. Скоро, ох, скоро станет он, князь Владимир Мономах, отцом. Почему-то он был уверен — будет сын. И даже как назвать его уже знал — Мстиславом, в честь Мстислава Храброго, двоюродного деда, брата Великого Ярослава.

— Что, опять поход? — спрашивала жена, бледнея. — И никак нельзя отказаться?

— Нет, милая, — с горестным вздохом отозвался молодой князь.

— Но ведь... Ведь мне рожать скоро?

— Ты, Гида, ты уразумей: стрый — он старший. И мы все — в его воле ходим, под его рукою.

— А я не думала, что за холопа замуж шла! — вдруг зло выпалила ему в лицо Гида.

Глаза её зажглись огнём, губы были гневно поджаты, трепетные ноздри раздувались от негодования, она вскинула вверх голову в дорогом белом повойнике.

— И что мне топерича деять, по-твоему? С горсткой дружины супротив стрыя, супротив братьев котору зачинать?! Глупость молвишь! Помысли сама. Ведаю, тяжко тебе без меня будет, тоскливо, тревожно. Но крест таковой наш.

Гида не ответила. Круто повернувшись, она быстро засеменила вверх по винтовой лестнице.

«Честолюбива, капризна королевская дочь, — думал, грустно глядя ей вослед, Владимир. — Вот сейчас расплачется, будет отталкивать, кричать: «Уйди! Холоп ты!» А после остынет, прижмётся головой к груди и начнёт расспрашивать, тихо и спокойно, как да что? И где сия Чехия находится, и кто там князь, и почему они туда идут».

Тряхнув волосами, Владимир решительно двинулся в покои супруги.

И вправду, в бабинце Гида успокоилась, тихонько села у окна, подпёрла кулачком щёку, принялась спрашивать:

— И князь Олег идёт тоже? Я думаю, он — настоящий рыцарь. Смелый, отважный... А мои братья? Магнус останется здесь, а Эдмунд поедет на заставу, в поле? Хорошо, хоть они будут недалеко. Мне легче. Вот думаю, как назвать... — Она указала на свой живот. — Будет дочь, назову Эдит. Так звали мою мать. Или Гунгильдой — эта моя тётя. Святая женщина. А сын пусть будет Гарольд. Как отец.

— Гидушка. — Владимир ласково приобнял жену. — Ты пойми, здесь Русь, не Англия. И имя ребёнку дадим наше, русское, княжеское. Мстислав, к примеру.

— Мсти-слав, — повторила задумчиво Гида. — Но я не хочу, нет! — Она приподняла бровь и обиженно надула губки. — Нет, будет Гарольд.

— Гарольд — пусть, но то будет второе ему имя. А первое — Мстислав.

— Нет, Гарольд — первое! — упрямо не соглашалась молодая княгиня.

Владимир невольно рассмеялся.

— Упрямица ты у меня великая, — сказал он. — Роди сперва, тогда и думать будем.

Они помолчали, глядя в окно светлицы.

Цвело всё вокруг, княжеский луг за Стриженью весь был словно раскрашен розовыми, голубыми, синими, жёлтыми красками, как узорчатый персидский ковёр, радостью жизни веяло в воздухе, птицы весело щебетали в саду, и так не хотелось Владимиру надевать кольчугу, шелом, брать в руки меч, так не хотелось расставаться с женой, с отцом, с Черниговом. Но, к несчастью, не волен он. Дела и заботы державные — это было превыше всего.

— Ты... Береги себя... — прервала затянувшееся молчание Гида. — Христом-Богом молю... В гущу... Гущу схватки... Не ходи... Помни: ребёнок... Будет у нас.

На глазах княгини заблестели слёзы.

Владимир порывисто обнял её, прижал к себе и целовал, долго, страстно, Гида отвечала ему, прижималась, плакала, улыбалась сквозь слёзы. Так долго сидели они на скамье в светлице и не могли друг от друга оторваться, внезапно впервые почувствовав, что стали родными, близкими друг другу; именно сейчас, в этот миг, зная о предстоящей разлуке, словно слились они в одно нераздельное целое.

Глава 79 РАТНАЯ СЛАВА