Возвращение короля

— Поистине тусклым, унылым и пустым! — воскликнул Мерри. — Вы не должны уходить в Гавани, Леголас. Всегда найдется народ, большой или малый, и даже горстка мудрых гномов вроде Гимли, которым вы будете нужны. По крайней мере, я на это надеюсь. Хотя мне почему-то кажется, что худшее в этой войне еще впереди. Как я хотел бы, чтобы все закончилось, закончилось навсегда!

— Выше нос! — Пиппин положил руку другу на плечо. — Солнце сияет, и мы снова вместе, на день или два по крайней мере. Я хочу побольше узнать о вас. Ну, Гимли! Вы с Леголасом не менее дюжины раз за утро упоминали свое диковинное путешествие со Странником. Но ничего не рассказывали мне о нем.

— Может, здесь и сияет солнце, — сказал Гимли, — но и при его свете я не хотел бы воскрешать некоторые воспоминания об этой дороге. Знай я, что нас ждет, никакая дружба не увлекла бы меня на Тропы Мертвых!

— На Тропы Мертвых? — переспросил Пиппин. — Я слышал, как Арагорн говорил о них, и задумался, что бы это значило. Не расскажете ли подробнее?

— С великой неохотой, — буркнул Гимли. — Ибо на этой дороге я покрыл себя позором, я, Гимли, сын Глойна, считавший себя под землей храбрее всех людей и любого эльфа. Но это оказалось не так, и по этой дороге меня провела лишь воля Арагорна.

— И любовь к нему, — добавил Леголас. — Ибо все, кто узнает его, по-своему проникаются к нему любовью, даже равнодушная дева из племени рохирримов. Ранним утром накануне того дня, когда вы прибыли сюда, Пиппин, мы покинули Дунхарроу, и такой страх напал на всех его обитателей, что никто не осмелился посмотреть, как мы уходим, кроме благородной Эовин, что лежит теперь раненая в Доме. То было печальное расставание, и оно заставило меня страдать.

— Увы! У меня едва хватило мужества, — сказал Гимли. — Нет! Я не стану говорить об этом путешествии.

Он замолчал. Но Мерри и Пиппин так жаждали новостей, что в конце концов Леголас сдался: — Я расскажу вам достаточно, чтобы вы успокоились: я не испытывал ужаса и не боялся человечьих призраков, считая их бессильными и хрупкими.

И он быстро рассказал о дороге призраков под горами, и о мрачной встрече у Эреха, и о большом переходе в девяносто три лиги до Пеларгира, что на Андуине. — Четыре дня и четыре ночи и еще утро пятого дня ехали мы от Черного камня, — сказал он. — И вот во тьме Мордора моя надежда начала крепнуть, ибо призрачное войско в тамошнем мраке, казалось, становилось все сильнее и ужаснее. Я видел всадников и пехотинцев, но все они двигались одинаково быстро. Они молчали, но в глазах у них горел огонь. В верховьях Ламедона они догнали наш отряд, окружили нас и проехали бы вперед, если бы Арагорн не запретил им.

По его приказу они отступили. «Даже тени людей покорны его воле, — подумал я. — Они еще послужат ему».

Пока было светло, мы ехали вперед, а потом наступил день без рассвета, но мы продолжали путь, и пересекли Кирил и Рингло, и на третий день пришли к Линхиру близ устья Гильрейна. Там, воюя со свирепыми жителями Умбара и Харада, приплывшими от низовьев Реки, обороняли брод ламедонцы. Но и защитники и нападавшие забыли о битве и бежали при нашем появлении, крича, что на них идет Король Мертвых. Только Ангбор, повелитель Ламедона, нашел в себе мужество остаться, и Арагорн попросил его собрать свой народ и, когда пройдет серое войско, последовать за нами, если посмеют.

«У Пеларгира вы будете нужны потомку Исильдура,» — сказал Арагорн.

Так, разогнав союзников Мордора, мы перешли через Гильрейн и устроили короткий привал. Но вскоре Арагорн поднялся со словами: «Увы! Минас-Тирит уже осажден. Боюсь, он падет раньше, чем мы придем ему на помощь». И потому еще до исхода ночи мы снова пустились в путь и мчались так быстро, как только могли нести нас по равнинам Лебеннина наши кони.

Леголас помолчал, вздохнул и, обратив взор к югу, тихо запел:

Серебро течет в ручьях от Келоса к Эрую
В зеленых полях Лебеннина!
Высокая растет здесь трава. Ветер с Моря
Колышет белые лилии,
И звонит в золотые колокольчики
          маллоса и альфирина
На зеленых полях Лебеннина
На морском ветру!

— Зелены поля, о которых поет мой народ, но тогда они тонули во мраке – серые пустыни во тьме. По этим полям, топча цветы и траву, днем и ночью гнали мы врага, пока не дошли до Великой Реки.

Тогда сердце мое почуяло близость моря: широки были темные воды, и бесчисленные морские птицы кричали на берегах. Увы! Разве не говорила мне госпожа, чтобы я опасался чаечьих криков? А теперь я не могу их забыть.