Возвращение короля

Тогда Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново обдумывая дни их прошлой жизни. А Арагорн сказал: — Я видел то же, что и вы, Эомер. Мало сыщется среди несчастий мира огорчений, что заключали бы в себе столько горечи и стыда для сердца мужчины, сколь любовь прекрасной и отважной дамы, на которую невозможно ответить. Печаль и жалость сопровождали меня с тех пор, как, покинув в Дунхарроу полную отчаяния Эовин, я вступил на Тропы Мертвых; и более всего меня страшило на этом пути то, что может случиться с нею. И все же, говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня. Вас она любит и знает. А во мне она любит лишь тень и грезу, чаяние славы и великих подвигов, надежду увидеть земли, далекие от полей Рохана.

У меня, быть может, достанет силы исцелить ее тело и вызволить душу из долины мрака. Но для чего очнется Эовин, для надежды, забытья или отчаяния, я не знаю. И если для отчаяния, то умрет, разве что не придет другой целитель искуснее меня. Увы! ибо подвиги Эовин ставят ее в один ряд со славнейшими королевами.

И Арагорн наклонился и посмотрел в лицо Эовин, белое, как лилия, холодное, как лед, и твердое, как резной камень. Он склонился еще ниже и, поцеловав девушку в лоб, тихо позвал:

— Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг сгинул!

Эовин не шелохнулась, но все увидели, что она задышала глубже: ее грудь под белым покрывалом поднималась и опускалась. И вновь Арагорн растер два листка ателяса и бросил их в кипящую воду. Этой водой он смочил ей лоб и правую руку, холодную и бесчувственную.

И был ли Арагорн и впрямь наделен некой забытой силой Западных земель, или же так подействовали его слова о благородной Эовин, но когда душистый аромат травы медленно разлился по горнице, тем, кто стоял поблизости, почудилось, будто в окно дохнул порывистый ветер, безуханный, зато свежайший, чистейший и такой юный, словно его не вдыхала еще ни одна живая душа и прилетел он, едва родившись, с высоких горных вершин под куполом звезд или с дальных серебряных берегов, омываемых пенными морями.

— Проснись, Эовин, дама из Рохана! — снова проговорил Арагорн и, взяв правую руку девушки в свою, почувствовал, как в нее возвращается тепло, а значит, жизнь. — Проснись! Тень ушла и тьма бесследно рассеялась! — И, вложив ее руки в руки Эомера, он отошел. — Позовите ее! — велел он и молча вышел из комнаты.

— Эовин, Эовин! — со слезами воскликнул Эомер. Но Эовин открыла глаза и улыбнулась: — Эомер! О радость! Ведь говорили, что ты убит. Нет, то были лишь голоса тьмы в моем сне. Долго ли я спала?

— Недолго, сестра моя, — ответил Эомер. — Но не думай больше об этом.

— Я чувствую странную усталость, — сказала она. — Мне нужно немного отдохнуть. Но скажи, что с повелителем Марки? Увы! Не говори, будто это был сон: я знаю, что это не так. Он погиб, как и предрекал.

— Он погиб, — подтвердил Эомер, — но просил перед смертью передать прощальный привет Эовин, которая ему дороже дочери. Он лежит теперь в гондорской цитадели, окруженный великим почетом.

— О горе! — вздохнула девушка. — И все же это превосходит мои самые дерзкие чаяния тех мрачных дней, когда казалось, что Дом Эорла впадает в бесчестье и делается ничтожнее пастушеского шалаша. А что с королевским оруженосцем, с коротышом? Сделай его рыцарем Марки, Эомер, ибо он отважен.

— Он лежит неподалеку, в этом же Доме, и я отправляюсь к нему, — сказал Гэндальф. — А Эомер пока останется здесь. Но не говорите о войне и о печали, пока не поправитесь. Великая радость видеть столь отважную даму возрожденной к жизни и надежде!

— К жизни! — произнесла Эовин. — Может быть, и так. По крайней мере, пока есть пустое седло какого-нибудь погибшего всадника, чье место я могу занять, и дела, требующие свершений. Но к надежде? Не знаю.

Гэндальф и Пиппин пришли в комнату Мерри и там у постели хоббита застали Арагорна. — Бедняга Мерри! — воскликнул Пиппин, подбегая к постели: ему показалось, что его друг выглядит хуже и лицо у него серое, словно на нем лежит отпечаток тяжких годов печали. Неожиданно Пиппин испугался, что Мерри умрет.

— Не бойтесь! — сказал Арагорн. — Я пришел вовремя. Он устал и опечален и, дерзнув поразить столь опасную тварь, получил такую же рану, что и благородная Эовин. Но все это поправимо, так силен и весел он духом. Он не забудет о своем горе, но оно не омрачит его сердце, а лишь научит мудрости.

И Арагорн возложил руку на голову Мерри и, мягко проведя ладонью по каштановым кудрям, коснулся век хоббита и окликнул его по имени. И когда по комнате медленно разлилось благоухание ателяса, подобное аромату цветущих садов и пригретого солнцем вереска, отяжелевшего от пчел, Мерри внезапно очнулся и сказал:

— Я хочу есть. Который час?

— Время ужина уже прошло, — ответил Пиппин. — Но я постараюсь принести тебе чего-нибудь, если мне позволят.

— Позволят, — успокоил Гэндальф. — И все прочее, чего пожелает этот роханский всадник, будет ему дано, если только сыщется в Минас-Тирите, где ему почет и великое уважение.