Возвращение короля

Наконец солнце скрылось за Миндоллуин и зажгло все небо пожаром, так что холмы и горы словно бы окрасились кровью. В Реке отражался огонь, и трава Пеленнора алела в сумерках. В этот час завершилась великая битва на гондорском Поле, и внутри Раммаса не осталось ни единого живого врага. Все лежали там мертвые кроме тех, что убежали умирать или утонули в багряной пене Реки. Мало кто вернулся в Моргул или в Мордор, а в далекую землю харадримов дошли лишь слухи – рассказы о гневе и ужасе Гондора.

Арагорн, Эомер и Имрахиль возвращались к городским воротам – такие усталые, что не чувствовали ни радости, ни печали. Эти трое уцелели, ибо такова была их судьба, таковы были искусство и мощь их рук, и мало кто дерзал противиться им или смотреть им в глаза в минуты гнева. Но многие иные лежали на полях раненые, искалеченные или мертвые. Топоры изрубили Форлонга, сражавшегося в одиночку и пешим, а Дуилина из Мортонда и его брата затоптали насмерть, когда они напали на мумаков, подведя своих лучников на расстояние выстрела, чтобы поразить зверей в глаза. Не суждено было вернуться и прекрасному Хирлуину в Пиннат-Гелин, и Гримболду – в Гримслейд, и суровому следопыту Халбараду – на Север. Погибли многие: славные и безвестные, полководцы и простые ратники, ибо то была великая битва и невозможно полностью рассказать о ней. Вот как много лет спустя пел о ней роханский сказитель в балладе о могилах Мундбурга:

Мы слышали про песнь рогов в горах,
Про блеск мечей на юге в Королевстве.
И кони шли наметом в Стоунингленд,
Как ветер утренний. Затеялась война
И разгоралась. Пал там Теоден,
Могучий Тенглинг. Он уж не вернулся
К своим чертогам золотым, к зеленым
Лугам, к любимым северным полям,
Высокородный повелитель войска.
Хардинг и Гутлав, Дуинхир, Деорвайн,
Могучий Гримболд, Хирфара, Хирубранд,
Хорн, Фастред – все погибли на чужбине.
У Мундбурга лежат они в земле
С союзниками, гондорскою знатью.
Ни Хирлуин Прекрасный к брегу Моря,
К своим холмам, ни престарелый Форлонг
На родину, в цветущие долины
Арнаха не вернулись торжествуя.
Ни лучники высокие, Деруфин
И Дуилин, к родимым темным водам,
К озерам Мортонда под сенью гор
С той битвы уж вовек не возвращались.
Смерть забирала воинов и утром,
И на исходе дня. Давно они
Спят под травою Гондора приречной.
Великая Река течет как слезы,
То серая, то серебром сверкая,
А в те поры ревущая вода
Багряная катилась в том же русле:
Горела под закатным солнцем пена,
От крови алая, как маяки в холмах
Горят во тьме, и на Раммас-Эхоре
траву покрыла красная роса.[1]

Глава VII Погребальный костер Денетора

Темная тень отступила от Ворот, а Гэндальф не шелохнулся. Но Пиппин вскочил на ноги, точно с плеч у него свалилась огромная тяжесть. Он стоял, слушая пение рогов, и ему казалось, что его сердце разорвется от радости (с тех пор всякий раз, как хоббит слышал далекое пение рога, на глаза ему наворачивались слезы). Но вдруг он вспомнил о деле и побежал вперед. В этот миг Гэндальф пошевелился, что-то сказал Обгоняющему Тень и вознамерился проехать в Ворота.

— Гэндальф, Гэндальф! — закричал Пиппин, и Обгоняющий Тень остановился.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Гэндальф. — Разве в Городе нет закона, согласно которому те, кто носит черное с серебром, должны оставаться в цитадели, если только сам повелитель не разрешит им уйти?

— Он разрешил, — выпалил Пиппин. — Он отослал меня прочь. Но я боюсь. Может случиться нечто ужасное. По-моему, повелитель лишился рассудка. Боюсь, он убьет и себя и Фарамира. Вы можете что-нибудь сделать?

Гэндальф посмотрел за зияющие ворота, на поля, откуда неслись звуки битвы. И сжал руку в кулак. — Я должен ехать, — сказал он. — Там Черный Всадник, он еще может все погубить. Мне некогда.

— Но Фарамир! — вскричал Пиппин. — Он еще жив, но его сожгут живьем, если их не остановить.

— Сожгут живьем? — переспросил Гэндальф. — Что это значит? Скорей!