— Третий, — отозвался Гэндальф. — Пора вставать и привести себя в приличный вид. Повелитель города зовет тебя, чтобы растолковать тебе твои новые обязанности.
— А он накормит меня завтраком?
— Нет! Я накормлю – и до обеда ты больше ничего не получишь. Весь провиант распределен строго по приказу.
Пиппин печально осмотрел маленькую лепешку и (подумал он про себя) гораздо меньший, чем следовало бы, кусочек масла, которые лежали на столе рядом с чашкой жидкого молока. — Зачем вы привезли меня сюда? — спросил он.
— Сам знаешь, — ответил Гэндальф. — Чтобы уберечь от беды, а если тебе тут не нравится, вспомни, что ты сам пришел сюда. — И Пиппин прикусил язык.
Вскоре он уже шагал с Гэндальфом по холодному коридору к дверям Башни. В сером сумраке зала в сидел Денетор. Пиппин решил, что правитель напоминает старого терпеливого паука: похоже, со вчерашнего дня он не двинулся с места. Денетор предложил Гэндальфу сесть, а Пиппина на некоторое время оставил без внимания. Но вскоре повернулся к нему.
— Ну, мастер Перегрин, надеюсь, вы провели вчерашний день с пользой и удовольствием? Хотя боюсь, что трапезничают в этом городе скромнее, чем вам хотелось бы.
Пиппину сделалось неприятно: по-видимому, почти все, что он говорил и делал, каким-то образом стало известно повелителю Гондора. Он не ответил.
— Что вы будете делать у меня на службе?
— Я думал, сударь, вы объясните мне мои обязанности.
— Объясню, когда определю, к чему вы пригодны, — сказал Денетор. — Но если вы будете рядом со мной, вероятно, я узнаю это скорее. Оруженосец, состоявший при моих покоях, испросил разрешения отправиться в гарнизон, а посему вы временно займете его место. Вы будете прислуживать мне за столом, выполнять поручения и развлекать беседой, если война и совещания дадут мне такую возможность. Петь умеете?
— Да, — ответил Пиппин. — Во всяком случае, вполне прилично для хоббита. Но у нас нет песен, уместных в огромных чертогах или в трудные времена, повелитель. Мы редко поем о чем-нибудь страшнее ветра или дождя, и почти все мои песни о том, что заставляет хоббитов смеяться. И, конечно, о еде и питье.
— Отчего же такие песни не уместны в моих чертогах или в этот час? Мы, так долго жившие под покровом Тени, с безусловной радостью услышим эхо земель, не затронутых ею. Тогда мы почувствуем, что наша доблесть была не бесплодна, хотя за нее нас и не поблагодарят.
У Пиппина сжалось сердце. Его вовсе не радовала мысль петь повелителю Минас-Тирита песни Шира, особенно комические, которые он знал лучше всего: они были слишком уж... как бы это сказать... по-деревенски грубоватыми для подобной оказии. Однако его до поры избавили от этого испытания. Денетор повернулся к Гэндальфу и принялся расспрашивать его о рохирримах и их политике и о позиции Эомера, племянника короля. Пиппин дивился тому, как много знает повелитель о народе, живущем далеко от его владений, хотя (так решил хоббит) Денетор уже много лет никуда не выезжал.
Вскоре Денетор взмахом руки вновь отпустил Пиппина. — Ступайте покамест в арсенал, — сказал он, — и получите там мундир и доспехи гвардии Башни. Все будет готово. Я распорядился еще вчера. Оденьтесь и возвращайтесь!
Все было, как он сказал, и вскоре Пиппин облачился в необычные, черные с серебром одежды. Хоббиту выдали маленькую кольчугу, кольца которой, выкованные, возможно, из стали, были однако черны как агат, и высокий шлем с маленькими крылышками с боков, украшенный в центре налобника серебряной звездой. Поверх кольчуги надевался короткий черный камзол, расшитый на груди серебряной нитью – вышивка изображала Дерево. Старую одежду Пиппина сложили и убрали, но разрешили оставить серый плащ из Лориена с условием не носить его на дежурстве. Хоббит понял, что теперь очень похож на
Весь день было темно и пасмурно. С бессолнечного рассвета до вечера тяжелая тень сгущалась, и все в городе были подавлены. В вышине большая туча, принесенная ветром войны, медленно двигалась на запад из Черной земли, поглощая свет, но под ней воздух был неподвижным и душным, словно долина Андуина ждала порыва разрушительной бури.
Около одиннадцати часов, наконец-то ненадолго освободившись от службы, Пиппин отправился на поиски съестного, дабы развеяться и сделать ожидание более сносным. В столовой он вновь повстречал Берегонда, который только что вернулся от Сторожевых башен, что на дамбе за Пеленнором, куда ездил по какому-то поручению. Они вместе направились на городскую стену – в помещении Пиппин чувствовал себя как в тюрьме и задыхался даже под высокими сводами цитадели. Они вновь уселись у выходящей на восток амбразуры, где накануне беседовали за едой.