Ворон

Отметим техническое мастерство переводчика — впервые удалось подобрать схему расположения русских рефренов, в точности повторяющую схему рефренов английских. Также впервые был опробован новый русский рефрен — слово Приговор, при всех своих формальных достоинствах поставивший перед переводчиком массу проблем по состыковке “вопросов” и “ответов”. Слово “приговор” было концевым в ряде строф переводов Вас. Федорова и Голохвастова, но ключевым рефреном оно у них не стало (если у Голохвастова слово “никогда” выступало в роли “приговора”, то Топоров слово “никогда” просто заменил словом “приговор”). Богатая звукопись перевода — результат установки переводчика на абсолютную приоритетность звукового ряда.369 Намеренное столкновение “высокой” и “низкой” лексики не производит впечатления стилистического неряшества — действенной гарантией цельности и единства текста является постмодернистская ирония.

Наиболее уязвимое место перевода Топорова (как и Голя) — неадекватная трактовка XIV-XVI строф (противопоставить триаде По альтернативную систему мотивов не удалось). Герой Топорова настроен пессимистичнее героя По, его пессимизм сопоставим с пессимизмом самого Ворона. Употребляя отрицательные конструкции в вопросах, герой фактически сам загоняет себя в угол (в XV строфе он обращается к Ворону с требованием подтвердить, что “нет спасенья”, причем многозначное “Приговор” Ворона еще не худший ответ в этой ситуации). Финальная формула перевода Топорова — “Нет спасенья — приговор!” — своей декларативностью напоминает басенную “мораль”.

Перевод Топорова — одна из самых оригинальных версий четвертого периода. Отдельные находки переводчика (например, выражение “тризна грусти по Линор”) свидетельствуют о попытках найти новые образы для ставшей уже традиционной темы “тоски поэта по мертвой возлюбленной”.

Саришвили 1995 Р2

Сведения об авторе перевода: см. Саришвили 1990.

Объем строфы и текста перевода. Соответствует оригиналу.

Размер. Соответствует оригиналу.

Звуковой строй. Рифма и рефрены. Схема рифмовки строфы соответствует оригиналу. Сквозная рифма — одна — на -ик/иг (I-XVIII). Данная рифма в качестве сквозной применена в русских переводах впервые.

Схема распределения мужских и женских рифм соответствует оригиналу; внутренние рифмы имеются.

Принцип тавтологической рифмовки в 4-5-м стихах соблюдается на протяжении всего перевода.

В первых семи строфах концевые слова разные (дважды повторено лишь слово “дик”). Девять строф оканчиваются рефреном “крик”; три строфы (включая первую) — словом “миг” (еще одна — “вмиг”). Главный рефрен стихотворения — словосочетание “Нет вовеки” — занимает не самую сильную позицию — начало последнего стиха. (На сходной позиции находится и рефрен “Никогда” у Голохвастова.) Причина — необходимость выбора слова с мужской рифмой для последнего стиха строфы (подходил вариант “Нет вовек”). Так или иначе, рефрен “Нет вовеки” использован в десяти строфах (в том числе один раз — “Нет вовек”; шесть раз употреблено «“Нет вовеки!” — слышу крик»; один раз использован рефрен с усилением “Нет вовеки, ни на миг!”; в последней строфе рефрен исчезает, его замещает словосочетание “ни на миг”).

В 13-14-м стихах использован эффект переклички шипящих и свистящих: “Занавесок щелк лиловый, шелест мягкий и суровый / Задержал биенье сердца…” Изменена цветовая гамма: вместо пурпурного цвета фигурирует лиловый.

Трактовка сюжета. Символы. Трактовка сюжета — менее вольная, чем в редакции 1990 г.

Во II строфе сохранен образ тени.

IV строфа подверглась радикальной переделке. Обращаясь к невидимому посетителю, герой Саришвили изобретает причины своего промедления. Ссылка на вьюги и ветер здесь преждевременна — к этой версии герой должен прийти в VI строфе. С другой стороны, опущен образ тьмы, играющий важную роль на стыке IV-V строф. Некорректно проинтерпретирован и эпизод с эхом. Эффект эха вызывает у героя “The Raven” далеко не положительные эмоции — возможно, он заставляет его еще раз пережить утрату, ибо о своем состоянии он говорит: “All my soul within me burning” (“вся душа во мне пылала” — VI, 31). Эхо в переводе Саришвили, напротив, растопило “души ледник” (V, 30), и герой возвращается в комнату “словно кем-то расколдован” (VI, 31). (Ср. более достоверную интерпретацию Зенкевича: “В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери” — VI, 31).

Как и в редакции 1990 г., герой пассивно наблюдает за тем, как Ворон без сторонней помощи вторгается в его жилище: