Ворон

В строфе много повторов и сближений — звуковых, семантических, лексических; трижды — на протяжении полутора стихов — употреблено прилагательное черная, дважды — наречия-синонимы (вечно, навсегда), дважды — окказиональные синонимы — глаголы с отрицательными частицами (не возродиться — не воспрянуть). Можно было бы подвергнуть сомнению уместность употребления деепричастия “гладя”, которое в определенной степени покушается на неподвижность, “окаменелость” финальной позы Ворона. На сомнительность употребления слова “статуя” вместо слова “бюст” уже обращалось внимание. В плане правдоподобия может вызвать сомнение фраза “Как тебя в Аиде звали, / В царстве ночи, где оставил ты гнездо — или дупло?” (VIII, 45-46). (Создавая образ говорящей птицы, По пытался удержаться в границах реального, изображая Ворона пусть как символическую, но не в коем случае как фантастическую птицу.) Возможно, трудность подбора слов с рифмой на -ло принудила переводчика к такому не вполне корректному на первый взгляд решению. И хотя серьезность постановки героем вопроса (гнездо или дупло!) кажется сильно преувеличенной, сама по себе ссылка на дупло в плане правдоподобия приемлема (как отмечают орнитологи, ворон может использовать дупло для устройства своего гнезда368). Ключевая метафора смело переиначена переводчиком: “Перестань когтить мне сердце, глядя сумрачно и зло!”. Метафора Голя может соперничать с авторской метафорой по эффективности и силе воздействия на читателя — притом что ее функция осталась неизменной.

Вывод. Перевод Голя можно отнести к переводам нового типа — ориентированным на постмодернистскую поэтику (он обнаруживает определенную концептуальную близость к переводу Топорова). С ним связан ряд новаций — это сквозная рифма на -ло, рефрен “Все прошло”. Достоинства рефрена уже отмечались (компактность, наличие звука р), недостатком русского рефрена является его несоответствие английскому рефрену по целому ряду параметров, важнейшим из которых является его семантика: обращенность к прошлому, а не к будущему (формула английского рефрена — худшее впереди, формула русского — лучшее позади). Таким образом, формируются принципиально разные картины мира, и русскому переводчику приходится преодолевать серьезные препятствия, чтобы создать достойную русскую версию.

Этот перевод — одна из самых оригинальных версий четвертого периода. Однако и она не без изъяна: ставшее уже традиционным для русских переводчиков невнимание к образному ряду XIV-XVI строф приводит к дублированию мотивов забвения и тем самым — к упрощению авторского замысла. К сожалению, на этом важнейшем участке повествования переводчик не предложил какой-либо иной, отличной от авторской, трактовки. Отметим достаточно высокую культуру стиха, богатство звучания, затейливость образов. Ворон Голя — воплощение “мирового зла”, его постоянный эпитет — ‘черный’ (основной концепт перевода: в тексте слово употреблено восемь раз).

Топоров 1988

Сведения об авторе перевода. Виктор Леонидович Топоров (р. 1946) — переводчик, критик, публицист.

Объем строфы и текста перевода. Соответствует оригиналу.

Размер. Соответствует оригиналу.

Звуковой строй. Рифма и рефрены. Схема рифмовки строфы соответствует оригиналу. Сквозная рифма — одна — на -op (I-XVIII); предшественники: Жаботинский, Звенигородский, Вас. Федоров, Голохвастов.

Схема распределения мужских и женских рифм соответствует оригиналу; внутренние рифмы имеются.

Принцип тавтологической рифмовки в 4-5-м стихах соблюдается в 14 строфах (отступления в строфах I, VII, IX, XVII).

Шесть строф оканчиваются рефреном “разговор”, одиннадцать строф — рифмующимся с ним рефреном “приговор” (в том числе шесть раз употреблено «Каркнул Ворон: “Приговор”»), одна строфа (II) оканчивается рифмующимся с рефренами словом “уговор”. Схема расположения рефренов в точности соответствует схеме оригинала (этого удалось добиться впервые). Трехсложное слово “приговор” в качестве рефрена употреблено впервые (в последних стихах строф оно встречалось у Голохвастова); по своей звуковой структуре оно гораздо ближе других рефренов английскому “Nevermore”, его два р очень выразительны, однако морфологический статус слова иной (существительное, не наречие), и создать контекст, где возможны семантические сближения двух слов, относящихся к разным частям речи, весьма проблематично.

При переводе 13-го стиха переводчик проявил сдержанность, руководствуясь, возможно, теми же соображениями, что и Голь: “Шелест шелковый глубинный охватил в окне гардины”. Однако он дал себе волю в VI строфе — здесь целый каскад шипящих в сочетании с р и х производит ощутимый аллитерационный эффект: “Вновь зарывшись в книжный ворох, хоть душа была как порох, / Я расслышал шорох в шторах — тяжелей, чём до сих пор” (VI, 31-32).