Ворон

Звуковой строй. Рифма и рефрены. Схема рифмовки каждой отдельно взятой строфы соответствует оригиналу, хотя единая сквозная рифма отсутствует. Сквозные рифмы на -го (7 строф) и -ор (11 строф). (Рифма на -ор употреблена впервые.) Схема распределения мужских и женских рифм соответствует оригиналу; внутренние рифмы имеются.

Принцип тавтологической рифмовки в 4-5-м стихах соблюдается на протяжении всего перевода.

Семь строф оканчиваются рефреном “(и) больше ничего”, одиннадцать строф — перенесенным из оригинала английским рефреном “Nevermore”.

13-й стих переведен Жаботинским эффектно, с пятикратным повторением шипящего звука: “Шелест шелка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах…”

Трактовка сюжета. Символы. В трактовке сюжета переводчик придерживается “золотой середины”: нет резких уходов “в сторону”, нет и строгой детализации.

При переводе 8-го стиха переводчик заостряет внимание читателя не на призрачности игры света от затухающих в камине углей, не на образе “тени-призрака” (a ghost), а на характеристике “отблеска”, подсказанной эмоциональной реакцией героя (Гас очаг мой — так уныло падал отблеск от него… — курсив мой. — В. Ч.). В соответствующем стихе оригинала нет ни одного оценочного слова. Вообще перевод Жаботинского — эмоционально насыщенный, с добавлением экспрессивных конструкций (“Что за муки!” II, 9; “Что дрожу я?” — VI, 33 и др.).

Малой кульминации не откажешь в легкости и изяществе:

Я толкнул окно, и рама подалась, и плавно, прямо
Вышел статный, древний Ворон — старой сказки божество;
Без поклона, смело, гордо, он прошел легко и твердо, —
Воспарил, с осанкой лорда, к верху входа моего
И вверху, на бюст Паллады у порога моего
Сел — и больше ничего.

Единственный сомнительный оборот в этой строфе — “старой сказки божество” (38).

Переводчик любит прибегать к перифразам. Так, “берега Плутоновой ночи” — это, по переводчику, “страна, где в царстве Мрака Ночь раскинула шатер” (VIII, 46; ср. XVII, 97). Стих “Ты без рыцарского знака — смотришь рыцарем, однако” (VIII, 45) на первый взгляд не имеет ничего общего с оригиналом: «“Though thy crest be shorn and shaven, thou”, I said, “art sure no craven”» (“Хотя твой хохолок острижен и выбрит, ты, — сказал я, — конечно, не трус” — подстрочный перевод). Смысл фразы помогает понять комментарий Г.Е. Бена, который вслед за Т.О. Мабботтом усматривает в этом стихе “намек на средневековый обычай брить голову рыцарю, проявившему трусость; на это же намекает в следующей строке игра слов: nightly можно прочесть как knightly”.258 Как бы то ни было, стих Жаботинского — это не перевод, а логико-семантическая интерпретация образного ряда, причем такая, при которой становится невозможной реконструкция центрального образа (под “рыцарским знаком” скрывается не что иное, как хохолок).

В XIV строфе в качестве эквивалента “отсрочке” и “непентесу” предложены “чаша исцеленья, благо мира и забвенья” (81-82); в XV “галаадский бальзам” не упомянут вовсе, сам же мотив исцеления выражен излишне прямолинейно и резко: “…пройдет ли рана, что нанес его (Рока. — В. Ч.) топор?” (89). Такая преждевременно энергичная концовка затрудняет восхождение стихотворения к высшей точке: XVI строфа при всей своей высокопарности и торжественности выглядит менее экспрессивно.

“Адский дух иль тварь земная, — произнес я, замирая, —
Ты — пророк. И раз уж дьявол или вихрей буйный спор
Занесли тебя, крылатый, в дом мой, Ужасом объятый,
В этот дом, куда проклятый Рок обрушил свой топор, —
Говори: пройдет ли рана, что нанес его топор?”
Каркнул Ворон: “Nevermore”.
(XV)
“Адский дух иль тварь земная, — повторил я, замирая, —
Ты — пророк. Во имя Неба, — говори: превыше гор,
Там, где Рай наш легендарный — там найду ль я, благодарный,
Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, —
Душу той, кого Ленорой именует божий хор?”
Каркнул Ворон: “Nevermore”.
(XVI)