Воображение мира

Один из гиблых маршрутов – особенно в темное время – с Тульского шоссе метнуться на Алексин и оттуда попробовать прорваться на Тарусу. Никакой GPS не поможет: дорог нет, одни руины – непроезжие ямы в асфальте хуже любой распутицы. За дюжину лет я много раз пытался пробиться в наш Калужский край и только однажды получилось. Совершенно заколдованное место. В тех краях есть один сюжет: выехать на покатое поле – от края до края лиловая полоска леса и дорога разбегается в пять сторон, стоишь и по ветру гадаешь, в каком направлении Ока. Компас бесполезен – ни на одной карте дорог этих нет. Я лично угадал только однажды. Вообще, это сверхъестественное бездорожье как-то даже приободряет, ибо доказывает, что есть под рукой глухомань сокровенная, что можно где-то сгинуть, затеряться. Там волк нападает на завуча и служитель образования успешно отбивается от зверя портфелем с учебными материалами, а потом всей деревней развлекаются облавой. Там, в Наволоках, кстати, обитал Василий Вахтеров – автор русского «Букваря», по которому учились многие поколения. В общем, есть тропы нехоженые, и их все больше в углубляющейся заброшенности, так что трудно удержаться от совета читателю хорошо оснаститься для жизни вне города и, устремившись прочь из Москвы, познать прелесть одичавшей природы.

Кстати, некоторые писатели дают полезные для жизни советы: один, капитан, мастер одиночных плаваний, объяснил, что для зимних походов палубу и такелаж важно выкрасить черной краской, чтобы под солнцем скорей таял наросший за ночь лед; другой писал, что парабеллум быстрей других пистолетов достается из кобуры; третий – Булгаков – учил правильно опохмеляться, рюмкой водки с острой горячей закуской (не представляю, что это могло быть). Еще один – Бродский – настаивал: едешь в Венецию – возьми с собой мощный фонарь, чтобы рассматривать в темных церквях фрески, в черных переулках – фасады, двери, барельефы. Но самый красивый и столь же бесполезный совет я прочитал в одной короткой великой повести: ежели суждено тебе оказаться одному посреди океана – допустим, выпал за борт, – следи за дыханием, дыши раз в минуту, представь себе, что спишь, взбираясь в лунном свете на волны, похожие на горы.

Божий дар и шляпа

Все читали «Федорино горе», но кто задумывался, почему для главной героини было выбрано такое необычное имя? Оказывается, так называлась мягкая фетровая шляпа, столь популярная у гангстеров первой половины XX века. Имя позаимствовали из известной оперетты Имре Кальмана «Принцесса цирка», героиню которой, молодую вдову, наследницу огромного состояния, княгиню, звали Федора Палинская. Правда, после Чуковского в кинопостановке оперетты «Мистер Икс» 1958 года невозможно было оставить героине изначальное имя Федора, и Георг Отс в нем произносит свое знаменитое: «О, Теодора!» Так что не только рифма виновата: «А за ними вдоль забора / Скачет бабушка Федора». Вот тебе, бабушка, и Федорин день.

Греческое имя Теодора – «божий дар», а еще Федора – состарившаяся принцесса, и Сара Бернар играла в пьесе Сарду «Федора», очень популярной в 1880-е годы, про воображаемую жизнь русских аристократов и нигилистов. (Не путать: в конце XIX века на театре Сара Бернар играла в пьесе с созвучным названием «Теодора», в которой изображала любовные страдания византийской императрицы.)

Шляпа fedora – уже на излете моды на нее – стала женским аксессуаром. И вероятно, либреттисты Кальмана следовали проторенными Сарду—Бернар путями и дали своей принцессе аналогичное имя. Может быть, принцесса даже появлялась на сцене в этой шляпе. Так почему же гангстерская шляпа попала в этот калашный ряд?

Крепкое теплое пиво

Нет внутреннего мира и мира внешнего. Мир един. Еще полезно помнить, что за время жизни несколько раз полностью меняется физический состав человека – обновляются все клетки организма до единой, включая нейроны. Отсюда следует, что личность – это удивительным образом сохраняемые связи между нейронами, всего лишь (или, напротив, чудесный) виртуальный расклад разности потенциалов в сети, физическое воплощение которого со временем станет подвижным и, может быть, совсем изменит свою природу.

Сознание эфемерности и в то же время незыблемости должно придавать существованию большей осмысленности. Но остается проблема ядра личности, абсолютно твердого «Я» – проблема того, как она, личность, фиксируется во времени-пространстве. Это не очень понятно, но у меня есть гипотеза, что неизменность «Я» связана с уникальностью центра наслаждения и боли – некоего ствола, одновременно и метафизического, и очень простого в своей функции. Тут наука, пожалуй, еще долго будет оставаться беспомощной.