Волнолом

Генрих поскрёб в затылке, пытаясь понять, что такое «светосияние», и как оно может являться звуком. Вряд ли так выражался кто-то из университетских профессоров. Судя по всему, в новом мире аудитория «беседки» расширилась, причём сильно.

Знаток с псевдонимом Топор рубил правду-матку: «Двадцать пять лет назад у них сорвалось, не вышло. Хотя план был наглый, просто до изумления. Десять миллионов в золотых слитках — лично этому ублюдку-жестянщику, которого прочили на пост канцлера. Слитки тайно переправлялись из-за Белой реки. К счастью, его величество оказался мудрее…»

Попробовал вмешаться Этруск: «Но позвольте, коллега, откуда сведения?»

Ответы посыпались как горох:

«Тильзитский гусь тебе коллега!»

«За парту, школяр! В гимназию!»

«Смазку оботри, техноложец!»

«Ушлёпок. Из-за таких, как ты, едва страну не проспали. Проснулись бы однажды с циркулем на фасаде…»

Генриху стало смешно. Последний оратор даже не представляет, как близок к истине. Правда, на фоне «золотых слитков» его гипотеза выглядит бледновато. Ну-ка, ещё раз, как там? «Тайно переправлялись». Из-за реки, понятное дело. Спасибо, что хоть не с Марса…

Отвлёкшись на эти мысли, Генрих потерял нить дискуссии. Попробовал вникнуть снова, но персонажи уже сменились. Барышня по имени Свечечка щебетала: «Можно гладить и даже кормить с руки! Они такие пушистые и забавные!!! А корм продаётся рядом, там ещё такие пакетики, очень-очень удобно!»

С ней снисходительно общался Светляк: «Вы правы, фройляйн. Кормят и гладят. Милые глупости. Но я не за тем приехал. Тут, если дальше к лесу пройти, поляна. Исторический арсенал. Доспехи, руны — строго по хроникам. Если есть дар, то скидка. Можно фотографироваться. Снимок — полторы марки. Вот, например».

На странице, к вящему удивлению Генриха, начала проявляться картинка — деревья, шатры и фигуры в шлемах. Выглядело всё несколько схематично, словно карандашный набросок, но довольно отчётливо. В прежней «беседке» такого и близко не было — как-то обходились словами.

Под рисунком множились комментарии:

«Мощно, Светляк!»

«В целом — аутентично, но есть неточности. Во-первых, по поводу каркасного шлема должен заметить…»

«Адрес подскажешь, друг?»

Больше Генрих не выдержал — скомкал исписанные листы и бросил в корзину. Наверно, для историков вроде Хирта и Штрангля сравнение «беседок» из двух миров стало бы истинным удовольствием. Они с головой окунулись бы в эту клоаку, собирая материал. Но Генриху мешала брезгливость.

Тоска накатила новой волной.

Никто в этом городе, да и вообще в стране не сможет его понять. По той простой причине, что все они — из другого мира. Все поголовно, за исключением ведьмы, которую он должен завтра убить.

— Генрих!

Он поднял голову и подумал: «Мысли она, что ли, читает?» Из зеркала на него смотрела Сельма фон Вальдхорн.

Глава 17

Если верить зеркальному отражению, Сельма сейчас находилась в той же комнате, что и Генрих. Её кресло стояло у него за спиной, чуть слева, но он, наученный опытом, оборачиваться не стал. На коленях у ведьмы лежала книга — не какой-нибудь фолиант зловещего вида, а заурядный томик в бурой обложке, раскрытый на середине.

— Тоже не спится? — спросил Генрих.

— Как видишь. Решила напоследок тебя проведать. Подумала, что мы так и не пообщались толком. Всё как-то на бегу, впопыхах. То ты меня душишь, то из револьвера палишь. Словом перекинуться некогда…

Её речи были язвительны, как всегда, но голос звучал бесцветно, будто она исполняла роль по инерции. Как пожилая актриса-кокаинистка, оставшаяся без дозы.

Эффект от расщепления личности, судя по всему, нарастал, вызывая болезненные скачки настроения. Кипучая активность, которую Сельма демонстрировала в течение дня, теперь сменилась приступом меланхолии. А ещё в глазах у неё затаилось нечто, чего Генрих прежде не замечал.

— Тебе страшно, — констатировал он.

Она вздрогнула, как от пощёчины, но ответила:

— Да, мне страшно. А ты не боялся бы, зная, что ещё день-другой — и твой разум испарится, как лужа?

— Думаешь, я тебя пожалею? Зря. Ты сама заварила всю эту кашу.

— Мне не нужна твоя жалость. — Она скривилась. — О себе лучше думай, Генрих. Чтобы завтра не сдохнуть сразу.

— Я тебя не разочарую.

Они обменялись мрачными взглядами, потом Генрих пробурчал:

— Давай сменим тему. Попортить друг другу кровь мы успеем при личной встрече. Покажи лучше, что читаешь.

Сельма с усмешкой развернула книгу к нему.

— Стихи? — изумился он. — С каких пор ты склонна к романтике? Или это так проявляется твоя вторая, ещё не отравленная натура?

— Научный интерес. У меня тут баллада о храбром рыцаре, которого красотка-колдунья заманила в свои владения. Автор, правда, неизвестен. Фольклор.

— Рыцарь там, насколько я помню, спасся.

— Да, спасся, — кивнула Сельма. — Прямо как в жизни. Вырвался из этого треклятого Дюррфельда и больше никогда туда не вернулся. Нашёл себе в столице жену и жил с ней долго и счастливо.

Генрих долго молчал, переваривая услышанное. Сельма глядела куда-то мимо него, рассеянно водя пальцем по переплёту. Ветер за окном уже не завывал непрерывно, а лишь вздыхал, как охрипший пёс.