Волнолом

Но Хирт не слушал. От напряжения он оскалился, лицо превратилось в маску. Накопитель в руке сиял и как будто плавился — менял форму и заострялся на манер пера для письма. Дыхание старика стало хриплым, прерывистым.

Генрих закричал:

— Стоп!

Историк скосил на него глаза и вроде бы немного расслабился. Генрих облегчённо вздохнул, но Хирт просипел:

— Я просто хочу, чтобы в нашем городе больше не падали с небес дирижабли.

Цилиндрик сверкнул, как маленькая звезда.

Глаза у Хирта остекленели.

Глава 16

Старик обмяк в своём кресле. Он больше не был живым.

Пальцы его разжались. Накопитель упал на пол — сейчас он напоминал уже не столько перо, сколько тонкий обсидиановый нож.

Генрих застыл от шока.

По рукаву мертвеца и по подлокотнику кресла стало расползаться пятно мерцающей изморози. Оно перекинулось на ковёр, оттуда — на стол. Кабинет при этом наполнился почему-то запахом гари, как будто подпалили охапку чертополоха.

Изморозь на столе превращалась в нечто другое, меняла суть.

Её мерцающие разводы стали огненными прожилками, которые нырнули под рукопись. Та задымилась, вспыхнула разом. Листы чернели и съёживались. Отсветы ложились на стены.

Генрих опомнился.

Схватил накопитель-нож и, повинуясь наитию, сунул его в огонь. Тёмное лезвие, принимая в себя сгорающую историю, наливалось багровой злостью.

Рукопись догорела за считанные секунды.

Пламя исчезло, оставив после себя лишь чёрную кляксу. А вместо ножа на столе блестел стеклянный цилиндр, наполненный тёмным светом.

В кресле всё так же сидел мертвец.

Защитные символы на коже у Генриха саднили жгуче и очень кстати — боль отвлекала от приступов тошноты. Взяв со стола бутылку, он с облегчением обнаружил, что там что-то ещё осталось, и присосался к горлышку. Допил, перевёл дыхание и шагнул за порог. Теперь надо было найти слугу и сделать так, чтобы тот забыл визитёра.

Потом он долго брёл по вечерним улицам — без всякой цели, не глядя по сторонам. Холодный ветер хлестал его по щекам, пытаясь привести в чувство, а луна подглядывала в просвет между туч.

Очнулся он лишь после того, как рядом — буквально над ухом — заржала лошадь. Генрих вздрогнул, отпрянул в сторону и сообразил, что, переходя дорогу, не заметил извозчичий экипаж, кативший куда-то порожняком.

— Что же это вы, сударь? — укоризненно спросил кучер. — Прямо под копыта бросаетесь. Не дело это…

— Стой, — сказал Генрих. — Хорошо, что ты мне попался. Свободен ведь?

— Ну дык.

— Тогда поехали.

— Куда ехать-то, сударь? Улицу назовите.

— Будет тебе улица. Погоди…

Он пошарил в кармане. Вчера Ольга оставила ему адрес — записала на бумажке перед тем, как уйти. За её домом, скорей всего, наблюдают, но с этой проблемой он как-нибудь разберётся. Податься-то больше некуда.

Найти полноценное убежище на ночь, где можно спать без потери памяти, на этот раз не получится. В посольство его, конечно, пропустят, а вот выпустят ли обратно — большой вопрос. С конторой — та же самая ситуация. Остаётся самый простой, но при этом самый нежелательный способ. А именно — бодрствовать до утра. Проблема в том, что разум, подвергшийся перегрузкам из-за интенсивного применения дара, сейчас нуждается в отдыхе, иначе возможен срыв. Лишив себя сна, он, Генрих, идёт на риск.

Но выбора действительно нет. Поэтому — к Ольге.

Кучер, следуя указаниям, не стал подъезжать к парадному входу — остановился на поперечной улице, за углом. Генрих вылез и, озираясь, пошёл по тротуару к нужному дому. Зажатый в кулаке латунный кругляш (амулет невидимости, как его обозвали бы шарлатаны) налился обжигающим холодом, отводя чей-то зоркий взгляд. Где именно сидит наблюдатель, Генрих определить не сумел. Скорее всего, в одном из домов напротив. Контора в таких случаях не стесняется.

Перед Ольгиным домом стояла чья-то карета. Кучер на козлах поминутно глядел в сторону крыльца — явно кого-то ждал. Генрих забеспокоился, что хозяйка собирается уезжать, но тут же вспомнил — она предпочитает локомобиль. Значит, у неё гости, которые скоро отправятся восвояси.

Генрих решил не спешить — и не прогадал. Минут через пять входная дверь отворилась, и на крыльцо вышла незнакомая дама в сопровождении пожилого полноватого господина. Следом выглянула и сама фройляйн Званцева — без шубы, закутанная лишь в тонкую шаль.

— И не забудьте, — сказала Ольга, — в субботу вечером я вас жду.

— Ах, Оленька! — Гостья остановилась на ступеньках и обернулась. — Мы непременно, обязательно постараемся! Но вы же знаете, как это бывает…

Полноватый господин закатил глаза — трескотня подружек ему, похоже, осточертела. Взяв спутницу под локоток, он взмолился:

— Пойдём, дорогая. Ольга замёрзнет.

— Ой, в самом деле, Оленька, здесь так холодно! Ступайте скорее в дом!

— Да-да, — поспешно подтвердил господин. — Всего наилучшего.

Приподняв на прощание шляпу, он потянул свою спутницу к экипажу. Генрих быстро прошагал им навстречу. Парочка, едва взглянув на него, отвернулась, как по команде. Хозяйка уже закрывала дверь, но Генрих успел проскочить в проём и дезактивировал амулет, чтобы снова стать «видимым».