Волнолом

— Так уж сложилось. — Хозяин дома вяло махнул рукой. — Момент оказался неподходящим. В политическом смысле. Некоторые из тех, про кого я тут написал, не то чтобы попали в опалу, но, скажем так, перестали считаться образцами для подражания. Роберт, впрочем, в их число не входил. Что вы хотели о нём узнать?

— В главе идёт речь о его поездке в провинцию. Барон тогда посетил деревеньку под названием Дюррфельд. Я надеялся, что вы вспомните какие-нибудь подробности в дополнение к тексту.

— Что ж, давайте посмотрим. Освежу в памяти содержание.

Коллега Хирт отыскал главу, просмотрел её по диагонали и недоуменно нахмурился. Вчитался внимательнее. Потом отложил листы и поднял на Генриха взгляд:

— Знаете, очень странное ощущение. Написано явно моей рукой, но я ничего такого не помню. То интервью с бароном как будто стёрлось из головы. Хотя, поверьте, в маразм я ещё не впал.

Генрих вздохнул с сожалением — похоже, и тут пустышка.

— Не беспокойтесь, герр Хирт. Слово «маразм» тут совершенно не к месту.

— Да уж, надеюсь.

— Проблема в другом, она намного шире и глубже.

— Тогда введите меня в курс дела.

— Вряд ли это имеет смысл. Не хочу вас втягивать.

— Послушайте, герр фон Рау. Вы явно находитесь в затруднении. Не знаете, как правильно поступить. А я, как вы успели заметить, маюсь бездельем. Читать и писать долго не могу — устают глаза, болит голова. Это очень обидно — я остался без любимой работы и никому не нужен. Так давайте же поможем друг другу. Вы меня развлечёте, а я, может быть, сумею вам что-нибудь подсказать. Вы ведь тоже учёный и знаете, как полезно взглянуть на проблему со стороны.

Генрих подумал — почему бы и нет? Свежий взгляд и правда не помешает.

— Ладно, герр Хирт, убедили. Слушайте.

В отличие от недавнего допроса в конторе, он не стал вдаваться в детали. Изложил кратко, в общих чертах.

Реакция собеседника его удивила. Тот, дослушав, кивнул спокойно и даже несколько отрешённо. Долго молчал, уставившись куда-то в пространство. Генрих уже начал прикидывать, не пора ли тихонько смыться. Но тут старик прервал свои размышления и сказал:

— Значит, кто-то всё-таки смог.

— Смог что?

— Повлиять на время. Не смотрите на меня столь озадаченно, герр фон Рау. Да, я сразу поверил вам. В конце концов, я интервьюер со стажем, и вижу, когда мне врут. Что же до сути… Видите ли, я очень много об этом думал. Сугубо теоретически, разумеется, как историк. Что с нами стало бы, если бы в прошлом что-то пошло иначе? Вернуться назад, вмешаться в судьбу, попытаться её исправить. Меня даже удивляло, что никто из вас, светописцев, до сих пор не пытался этого сделать.

— Все считали это фантастикой. Мастеров такого уровня просто не было.

— Да, знакомая ситуация. Проблема считается нерешаемой просто из-за того, что никто за неё не брался. Но однажды приходит некий смельчак, отвергающий рациональные аргументы…

— Смельчак — это полбеды. В нашем случае пришла психопатка. Она мыслит слишком непредсказуемо. Мне за ней не угнаться, я слишком прямолинеен. Меня от этих исторических парадоксов с души воротит.

— Давайте конкретнее. От каких именно парадоксов?

— Жертвы Сельмы, убитые в той реальности, почему-то умирают и в этой. Я вам их уже перечислил. Ваш давний знакомый — профессор Штрангль…

— Да-да, бедняга Рудольф. Искренне жаль его, забавный был старикан. Так самозабвенно со мной ругался… Впрочем, простите, я отвлекаюсь. Давайте рассмотрим ваш парадокс. Который на самом деле таковым не является.

— То есть как?

— Попробую провести аналогию. Вот, взгляните.

Хозяин кивнул на стену, где висел гобелен: пейзаж в пастельных тонах с холмами и перелесками.

— Положим, мне пришла блажь — приколотить поверх этого гобелена другой, того же размера. Вот прямо так, без изысков, крепкими большими гвоздями. Сказано — сделано. Каждый гвоздь пробивает оба пейзажа и входит в стену. Правильно?

— Да. И что?

— Сельма тоже закрепляет новый мир поверх старого. Вместо гвоздей у неё — поток света. Этот поток проходит сквозь конкретных людей. Сквозь механика, хрониста, профессора… Причём в обоих мирах. Ведь вы же помните — гвоздь прибивает оба пейзажа, а не один. Жертвы погибают и там, и там.

— Так, — сказал Генрих. — Так, погодите. Значит, каждая жертва — дырка… Аналогии у вас, однако, герр Хирт… Два мира закреплены на одних и тех же гвоздях… Поэтому никак не расцепятся… Трутся друг о друга, отсюда и катаклизмы… Проклятье, но как же это исправить?

— Очевидно, выдернуть гвозди, — сказал старик.

— В теории — да. Но что это означает на практике?

— Тут уж вам лучше знать. Ведь это вы светописец.

Генрих только скривился. Сочувственно поглядев на него, хозяин дома с кряхтением вылез из кресла и прошаркал к стенному шкафчику. Достал оттуда массивную бутыль без этикетки и стопку.

— Вам не помешает, коллега. Мне самому нельзя, врачи запретили. Боятся, что помру раньше времени, — старик хихикнул. — Но бутылку я всё равно держу. Стоит в шкафчике, греет душу.

— Спасибо.