Волнолом

— А знаете, — сказал Генрих неожиданно для себя самого. — Давайте сходим и послушаем вместе. Я вас приглашаю. Если вы, конечно, не против.

— Давайте! — Кажется, она и в самом деле обрадовалась. — А как мы встретимся?

— Я подъеду к университету — надо только условиться, в котором часу…

Повесив трубку, он ещё минут десять сидел, бездумно глядя в окно. Работать не было никакого желания. Не хотелось даже зажигать свет — вечерний сумрак как раз пришёлся под настроение.

Во входную дверь постучали. Генрих слышал, как Эльза открыла и обменялась с кем-то парой коротких фраз. Потом она заглянула к нему в кабинет:

— Вам письмо, герр фон Рау. Мальчишка принёс, посыльный.

— Спасибо, Эльза. Давайте.

Пришлось-таки зажечь лампу. На конверте он не обнаружил ни марки, ни обратного адреса. Внутри — короткое послание: «Дорогой Генрих! Наконец-то мне представился случай лично связаться с вами. Ведь это довольно странно — знать вас почти полжизни, но ни разу не перемолвиться словом. Пожалуйста, не удивляйтесь. Скоро вы всё поймёте и согласитесь, что принятое мною решение было вынужденным и единственно верным. Ваш генерал хоть и солдафон, но сформулировал точно: шторм уже близко, идёт волна. Впрочем, надеюсь, это не помешает нам с вами плодотворно сотрудничать».

И ниже с игривыми завитушками: «Ваша фав-ка».

Глава 7

Ещё имелся постскриптум:

«P.S. Запах и в самом деле просто волшебный!

P.P.S. Нет, я не слежу за вами. Просто у вас талант оказываться в самой гуще событий. Чему я, кстати, искренне рада — мы ведь на одной стороне».

Генрих потёр подбородок, ещё раз перечитал письмо.

«Фав-ка», значит. Шутить изволит. И тонко даёт понять, что видела блокнот профессора Штрангля, то есть лично была в том доме. Собственно, текст письма можно рассматривать как признание. «Принятое решение» — что это, если не убийство? Да, она не сказала прямо, но по-другому трудно истолковать.

И она не боится, что Генрих использует её послание как улику? Это ведь уже не морок, не наваждение, а нечто вещественное. С этим можно идти на доклад к генералу. Фото подозреваемой есть, хоть и старое. Вряд ли так уж трудно выяснить личность.

Конечно, нельзя исключать, что кто-то водит Генриха за нос, отправляя депеши от имени «фаворитки». И хочет, таким образом, сбить следствие с толку.

Но кем бы ни был отправитель, его осведомлённость пугает. Он (или она) знает, о чём генерал и Генрих разговаривали наедине, когда ехали в экипаже. Теоретически их могли подслушать с помощью светописи, оставив руну-маяк на локомобиле. Это, впрочем, сомнительно — все экипажи в департаменте проверяют. Или в конторе завёлся крот?

А может, следящей руной помечен сам Генрих?

Подумав об этом, он взял очки-линзы, вылез из-за стола и тщательно осмотрел одежду, в которой ездил сегодня в город. Нет, ничего. Никаких намёков на постороннюю светопись. И, пожалуй, в данном случае он склонен поверить таинственной «фаворитке», которая в постскриптуме написала, что за ним не следит. Хотела бы обмануть, вообще не стала бы упоминать о подслушанном разговоре.

Ещё хорошо бы выяснить, что значит «мы с вами на одной стороне». Но пока об этом можно только гадать.

Так, ладно. Что теперь? Звонить генералу или сначала посоветоваться с историками, спросить про даму на фотографии? Вдруг кто-нибудь её вспомнит? Время подходящее — вечер, и многие должны быть в «беседке».

Генрих достал из выдвижного ящика плотный кожаный коврик-подложку — дюймов двадцать в длину и столько же в ширину. Поместил его перед собой на столешницу. Светоносные нити, вживлённые в кожу, едва заметно блеснули. Поверх коврика лёг линованный лист бумаги.

Взяв перо, Генрих написал псевдоним, под которым его знали в «беседке»: Тевкр. Ниже вывел строчку из Овидия: «Вот уж на вёслах прошли мимо Сциллы и жадной Харибды тевкров суда». Фраза была ключом — буквы мигнули и словно бы провалились сквозь лист в открывшийся под ним омут.

«Беседка» впустила Генриха.

«История. Вопрос. Общий круг», — нацарапал он на бумаге. И далее: «Коллеги, буду благодарен за консультацию. В «Династических хрониках», т. 26, на стр. 211 имеется фотография с королевского бала. Не подскажет ли кто-нибудь, что за дама так увлечённо разглядывает кронпринца?»

На полях он нарисовал вертикальную стрелку остриём вниз, подтверждая написанное, и слова побледнели, хотя на этот раз и не исчезли совсем. Вопрос был принят, и можно было надеяться на компетентную справку — доступ в «беседку» имели только официальные члены академического сообщества.

В прежние годы, когда Стеклянный век ещё не закончился, было много разговоров о том, что связь через светопись нужно сделать общедоступной. Такое общение, мол, не должно быть уделом избранных. Но коврики со светоносными нитями были штучным и весьма дорогим товаром, поэтому всё осталось как прежде.