– Вот, Евпраксиюшка, господин судебный следователь желает с тобой побеседовать, – сказала, обращаясь к горничной, Амалия Романовна. – Ты уж, будь добра, ответь на все вопросы этого господина. А я с вашего позволения пойду к дочери… – обернулась ко мне Борковская и, не дожидаясь моего «разумеется», покинула гостиную.
– Меня зовут Иван Федорович, – начал я, оглядев девушку, кажется, только-только сошедшую с полотна художника. – Меня интересует все, что произошло в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июля. Расскажите, пожалуйста.
– Вы мне это… лучше вопросы задавайте, а я на них отвечать буду, – предложила Евпраксия.
Я согласился и стал задавать вопросы…
– Вы проснулись от шума, верно?
– Да.
– Что это был за шум?
– Барышня закричали…
– А вы?
– Я встала и подошла к двери в комнату барышни. Но она оказалась запертой на крючок.
– Юлия всегда на ночь закрывает свою комнату на крючок?
– Нет.
– То есть иногда она закрывает, иногда нет, так?
– Нет.
– А как? – Не то чтобы я стал терять терпение, однако и особого восторга от столь односложной беседы не испытывал.
– Барышня никогда дверь от меня не закрывают, – поведала мне Евпраксия Архипова и добавила: – А не то вдруг что спонадобится, а дверь-то и закрыта.
– Почему же тогда дверь была закрыта? – задал я резонный вопрос.
– Так крючок на дверь набросил тот самый, который в комнату залез…
– Откуда вы это знаете? – поинтересовался я.
– Мне барышня сказали, – ответила горничная.
– А вы этого, который в комнату барышни залез, видели? – спросил я.
– Нет, – последовал ответ. – Когда я петлю-то запорную с двери сорвала и в комнату взошла, его и след простыл…
– Ну вот, вы вошли в комнату барышни и что вы там увидели? – задал я горничной новый вопрос.
Все, что увидела Евпраксия Архипова, когда ворвалась в комнату Юлии, было записано с ее слов в протоколе допроса, находившемся в папке с делом, но мне хотелось услышать это лично от горничной. Так и воспринимается лучше и живее, чем написанное, и часто всплывают детали, которые отсутствовали в первоначальных показаниях.
– Барышня лежали на полу без чувств, – начала рассказывать Евпраксия Архипова. – Ночная сорочка на ней была порватая, внизу на подоле были пятна крови. Поперву мне даже показалось, что она не дышит…
Горничная замолчала и уставилась на меня, ожидая вопросов. Ей и правда было легче отвечать, нежели просто рассказывать…
– Окно в комнате Юлии Александровны было открыто? – спросил я.
– Ага. Настежь.
– Насколько оно было разбито?
– На одной створке была дырка.
– А подоконник… Он был чистый? Не было ли на нем кусочков земли, песка или каких следов?
– Не, – подумав, ответила Евпраксия. – Подоконник чистый был. Ни грязи, ни песку на нем не было.
– А Юлия Александровна, стало быть, лежала на полу, – сказал я сам себе, однако горничная подтвердила:
– Лежали.
– А в какой позе? – спросил я.
Евпраксия открыла было рот, посидела так какое-то время, чего-то соображая, после чего выдала:
– А можно я лучше покажу?
– Можно, – ответил я охотно.
Архипова немного подумала, потом повернула голову набок; правую руку подняла; левую прижала к бедрам; встала широко, как стоят моряки, дабы противостоять качке, и закрыла глаза.
– Вот в такой, – не открывая глаз, чревовещательски произнесла Евпраксия.
– Понятно, – промолвил я, вполне оценив позу горничной и ее чревовещательский талант. – Еще что вы увидели?
– У барышни шея была туго обвязана платком.
– Вы его сняли? – поинтересовался я.
– Нет. Когда я над ней наклонилась и увидела, что барышня еще дышат, я развязала платок и стала их тормошить, – ответила горничная и снова замолчала, уставившись на меня.
– Вы начали ее тормошить и..?
– Начала тормошить, ага… Но барышня оставались лежать без чувств, – продолжала поедать меня глазами горничная, как новобранец поедает взглядом старшего унтер-офицера.
– Тогда вы… – стал подсказывать я.
– …тогда я сбегала в свою комнату и принесла флакон уксусу, – продолжила мою фразу Евпраксия Архипова, оказавшись вполне сообразительной девицей. – Открыла пробку и дала барышне понюхать.
– И? – Я был вынужден снова подталкивать горничную к продолжению разговора.
– И барышня очнулись, – благополучно заключила Евпраксия.
– Что было дальше? – спросил я. – Вы просто вспоминайте и рассказывайте, хорошо?
– Ага, – охотно кивнула девушка и снова уставилась на меня, ожидая конкретного вопроса.
– Ну, давайте, рассказывайте, – поторопил я ее, – чего же вы?