Влюбленный злодей

Наступило затяжное молчание, мне непонятное. Наконец, Владимир Александрович прервал его:

– Понимаете, дело тут даже не в том, кто писал эти злосчастные письма и кто кого оговорил…

– А в чем? – искренне поинтересовался я, не понимая, к чему ведет окружной прокурор Бальц.

Владимир Александрович отчего-то не спешил отвечать. Ему на выручку пришел Николай Хрисанфович, который негромко произнес:

– Скарабеева нельзя оправдать. Нужно довести его дело до суда и объявить поручика виновным по всем предъявленным ему обвинениям.

– Это почему? – едва не воскликнул я, недоуменно глядя на орденоносного старикана.

– Потому что, если этого не произойдет, виновной окажется Юлия Борковская, за которой на веки вечные останется слава бесчестной лгуньи и клеветницы. И это еще в лучшем случае, – покачал головой старик Горемыкин. – А в худшем ее будут считать нервической истеричкой на почве… как вы это сказали? – Николай Хрисанфович посмотрел на меня и сам же вспомнил: – Ах да, на почве подавления полового инстинкта. – Судебный следователь немного помолчал и снова поднял на меня глаза: – И что будет с бедной девушкой после этого? И с ее родителями? Это же загубит и отравит всю их дальнейшую жизнь, вы это понимаете?

Я во все глаза смотрел то на судебного следователя, то на окружного прокурора. Я ослышался? Отнюдь. Мне на полном серьезе и под видом добродетельного акта предлагают осудить невиновного ради того, чтобы избавить от страданий виновную и ее семью. Не потому ли, что та, кто все это затеяла, является знатной и высокопоставленной дочерью очень влиятельного отца? И именно поэтому ее спешат окружить попечением и заботой. Этого «ангела чистоты и кротости», в чем были искренне убеждены знающие эту семью нижегородцы и в чем до недавнего времени не сомневались ни окружной прокурор Бальц, ни судебный следователь Горемыкин. Да и по сей час, кажется, они не верят в ее болезненную порочность…

– Правильно ли я понял, что вы побуждаете меня осудить невиновного и тем самым оправдать виновную? – уперся я взглядом во Владимира Александровича, а затем в Николая Хрисанфовича. – Тем самым нарушить сам принцип правосудия? – Ответом мне было молчание. – Вы заботитесь о жизни Юлии Борковской и ее семьи? А как же жизнь самого Виталия Скарабеева? Она что, не будет загублена? Она ничего не стоит? – Я оглядел своих оппонентов, но не встретился взглядом ни с одним из них. – Скарабеев, конечно, повеса, игрок. Часто бывает не-сдержан на язык. Но он не клеветник и тем более не насильник. За что вы хотите приговорить его к каторге? Что будет с ним после? И с его отцом, который тоже не заслужил всего этого… Нет, господа, – твердо заключил я. – Ваше предложение я принять не могу. Доводы и доказательства невиновности Виталия Ильича Скарабеева изложены мною в отчете. Точно такой же отчет будет представлен мною в Московскую судебную палату тотчас по прибытии в Москву. Так что осуждению и отбытию наказания отставной поручик Скарабеев не подлежит. А вот подлежит ли таковому графиня Юлия Александровна Борковская, решайте сами. Мне кажется, что она действительно больна, и ее следует не судить, а лечить. Засим, – произнес я после краткой паузы, – разрешите откланяться, господа. Пора на поезд, – добавил я и направился к выходу из кабинета.

Когда я вышел из здания суда, то вдруг вспомнил, что завтра Рождество, и прибавил шагу. Ведь Рождество принято встречать дома…