Влюбленный злодей

«Милостивый государь Илья Федорович!

Не стану ходить вокруг да около и сразу сообщу, что имею к Вам дело весьма значимое и важное, к которому изъявил интерес сам Государь Император.

Здесь, в Нижнем Новгороде, в написании угрожающих и клеветнических писем обвиняется человек, который, по его утверждению, их не писал. Писем таковых более десятка, так что материала для психографологических изысканий более чем достаточно. Вопрос же мой заключается в следующем: не соизволите ли Вы, Илья Федорович, приехать в Нижний Новгород и дать свое научное заключение ведущего российского эксперта-психографолога по поводу вышеозначенных писем? Ибо если эти письма писал человек, который обвиняется в их авторстве, – пусть он и далее несет положенное ему по закону наказание. Но ежели автор этих гнусных писем не он, то, возможно, он не виновен и в остальных предъявляемых ему обвинениях, которые он также решительно отрицает. Сие несомненно и единственно означает, что судьба этого человека, уже находящегося под стражею, с этого момента полностью находится в Ваших руках.

Вы уже не единожды помогали судебным следователям Московской судебной палаты и лично мне в проведении психографологических экспертиз и тем самым в отыскании преступника. Помогите и теперь, когда решается судьба, возможно, невиновного человека.

Глубоко уважающий Вас,

Иван Воловцов.»

Написав это послание, я вызвал в нумер служащего гостиницы и велел отнести письмо на почту. Признаться, я знал о мягком характере Ильи Федоровича Найтенштерна, практически не умеющего отказывать в просьбах своим знакомым. Как знал и о том, что ведущий психографолог Российской империи весьма тяжел на подъем и крепко не жалует всякого рода переезды и перемену мест. Поэтому я нарочно поиграл в письме на его человеколюбивых чувствах и сделал акцент на том, что от него зависит судьба человека, уже взятого под стражу. Для того, чтобы полностью исключить всякий возможный повод для его отказа приехать в Нижний.

Сам же я покуда не мог дать определенного ответа на вопрос: виновен ли отставной поручик Скарабеев в том, в чем его обвиняют. Или все-таки нет? Смущало меня другое: отсутствие мотива для всего того, что он «совершил». То есть того, что приписывается ему следствием.

Если это месть, то за что Скарабеев мог так ополчиться на все семейство Борковских, которое к нему хорошо относилось и хорошо его принимало? За что он мог мстить юной Юлии Александровне? Причины решительно не находились…

Может, мотив – это злоба, цель которой отнять у людей душевное спокойствие, лишить их сна, заставить жить бедой. Что само по себе уже серьезное наказание. Но я опять не видел ее источников.

Может, Скарабеев завидовал тому, что поручик Депрейс был особенно хорошо принимаем в доме Борковских и считался едва ли не женихом Юлии? Однако, по словам Скарабеева, к Юлии он не испытывал абсолютно никаких чувств. И завидовать, собственно, было нечему. А вот страдать от того, что другой пребывает в радости, гению зла вполне возможно…

А может, дело в том, что все сказанное мне на допросе Скарабеевым, – ложь и игра его разума? Может, он искусно притворяется и подыгрывает? Ведь долгое сидение в одиночных камерах приводит не только к прозрению и пониманию причин произошедшего, но и изощряет преступный ум, шлифует его едва ли не до совершенства.

6. «Этот мерзкий человек»