Влюбленный злодей

Графиня Амалия Романовна Борковская приняла меня в просторной гостиной. Это была женщина не старше тридцати пяти лет, образованная, весьма прехорошенькая. Как только я ее увидел, тотчас вспомнил слова Скарабеева, который сказал, что был бы не прочь приволокнуться за ней. Где-то я его понимал. В этом своем откровенном желании отставной поручик вряд ли остался бы в единственном числе. Бархатный грудной голос, изящность движений, женственность и безупречный вкус, сказывающийся во всем, что бы она ни делала и как бы ни поступала, было сродни совершенству, не оставшемуся без внимания даже самого пресыщенного мужчины.

Извинившись за нежданный визит и представившись, я объявил о цели своего посещения и попросил у Амалии Романовны разрешения задать ей несколько вопросов.

– Задавайте, – великодушно разрешила она, усаживаясь в кресло и пригласив меня присесть напротив.

– Благодарю вас, – произнес я. – Вы помните то злополучное утро двадцать девятого июля?

– Конечно, – ответила Амалия Романовна, помрачнев лицом и нервически содрогнувшись. Верно, за прошедшие месяцы после нападения на ее дочь «этого мерзкого человека», как называли в доме Борковских Скарабеева, графине так и не удалось успокоиться. – Разве это можно забыть?

– Могу я вас попросить рассказать о событиях того утра? – попросил я, доставая памятную книжку и карандаш и приготовляясь делать записи.

Амалия Романовна немного помолчала, видимо, собираясь с мыслями, после чего, коротко ответив мне «да», плавно заговорила:

– В то утро, которое сделалось самым худшим для меня во всей жизни, меня и Александра Юльевича разбудила горничная Юленьки Евпраксия. Со слезами на глазах она рассказала нам, что наша дочь пребывает в ужасном состоянии и что ночью на нее было совершено через окно страшное нападение. Мы начали было расспрашивать ее: кто напал, как напал, когда? Что он сотворил с нашей Юленькой, и почему она, Евпраксия, не сообщила нам о происшествии тотчас после того, как оно случилось? «Барышня не велели», – ответила нам Евпраксия и залилась слезами. Большего мы от нее тогда так и не смогли добиться… – Амалия Романовна перевела дух, как-то беспомощно взглянула на меня и продолжила: – Кое-как одевшись, мы поднялись в комнату Юлии. Она стояла у разбитого окна в разорванной и окровавленной ночной сорочке, свисающей с нее буквально лохмотьями, и неотрывно смотрела на улицу. Потом, верно, услышав, что мы вошли, она оглянулась, и мы увидели ее наполненные ужасом глаза. «Он там, там»! – вскричала она, указывая на окно. Но когда Александр Юльевич кинулся к окну, то на набережной уже никого не было.

Мы спросили, кто это был. Юлия сказала, что на улице она только что видела поручика Скарабеева, который смотрел на ее окна и нагло улыбался. А потом она сказала, что это он залез ночью к ней в окно и измывался над ней, покуда горничная Евпраксия не услыхала шум и не стала стучаться в дверь… «Ты уверена, что это именно поручик Скарабеев сотворил с тобой все это?» – спросил Юленьку Александр Юльевич. «Уверена», – твердо ответила она.

Признаться, в это время я столь же неистово ненавидел этого мерзавца Скарабеева, как и графиня Амалия Борковская. У Амалии Романовны от гнева и возмущения даже порозовели щечки, и теперь она выглядела много младше своих лет…

– Подробно расспрашивать дочь о случившемся ночью мы не решились, так как состояние Юлии не позволяло этого сделать, – продолжила Амалия Романовна, не сразу справившись с нахлынувшими на нее чувствами. – Дочь была очень слаба, у нее ныло и болело все тело, избитое этим мерзким человеком. Тогда же, в комнате Юлии, у нас состоялось что-то подобное семейному совету, на котором мы решили не придавать огласке случившееся, чтобы не позволить злым языкам поносить нашу фамилию и не дать запятнать честь нашей дочери.

– У вас имеются в городе недоброжелатели? – поинтересовался я. – А может, враги?

– Врагов у нас нет. Да и явных недоброжелателей, полагаю, тоже не имеется, – подумав, ответила Амалия Романовна. – Однако завистники наверняка существуют, и их немало. Мы ведь живем открытым домом, так что у нас без малого полгорода перебывало…

– Понятно, – кивнул я, признавая резонность сказанного моей собеседницей. – А как вы думаете, то, что случилось с вашей дочерью, это покушение на убийство или насилие иного рода?

– Я… не знаю, – услышал я ответ и решился на очень неудобный для Борковской вопрос:

– А вы проводили врачебное освидетельствование Юлии Александровны сразу после… случившегося?

– Нет. – Амалия Романовна с явным испугом посмотрела на меня. – Как вы себе это представляете? Это же скомпрометировало бы нашу дочь даже в том случае, если бы осмотр врача решительно ничего не дал. Ну, а если бы освидетельствование показало, что наша Юленька… нашу Юленьку… – Графиня Борковская замолчала и резко отвернулась.

Я, конечно, понял, о чем умолчала Амалия Романовна, и настаивать не стал. Однако продолжил выяснение волнующего меня вопроса, стараясь быть как можно более тактичным: