Влюбленный злодей

Я подошел и взглянул вовнутрь камеры. Она была небольшая, около двух саженей в ширину и около двух с половиной в длину. У окна, расположенного под самым потолком, находился стол с полочкой над ним, где стояли металлические миска, тарелка, кружка и лежала ложка. Возле стола – деревянная табуретка. На левой стене висел рукомойник из жести. Под ним стояло поганое ведро. Возле правой стены были видны деревянные, явно недавно сколоченные нары, на которых сидел, уставившись в пол, молодой человек с располагающей внешностью, лет двадцати пяти – двадцати семи с желтоватой кожей на сухощавом лице, верно, от спертости воздуха.

Мне невольно вспомнился Константин Тальский из предыдущего дела, продолжительное время находившийся под стражей в следственном отделении Рязанского тюремного замка, у которого лицо было точно такого же оттенка. Господин Тальский ложно (как мне удалось доказать) обвинялся в убиении генеральши Безобразовой и ее служанки и поджоге флигеля, в котором проживали несчастные женщины…

Судя по всему, на прогулку Скарабеева водили не часто. Подозреваю, что нар до недавнего времени в его камере не было, и набитый соломой матрац, что лежал в изголовье постели, свернутый в рулон, стелился прямо на цементный пол. Вероятно, нары на скорую руку сколотили специально для бывшего поручика, отдавая дань его дворянскому происхождению. Или отец, добившись разрешения на посещение сына, пожаловался смотрителю тюрьмы на отсутствие нар в сыновней одиночке.

– Открывайте, – произнес я, оторвавшись от волчка и приготовившись к разговору со Скарабеевым.

Надзиратель кивнул и молча открыл дверь одиночной камеры.

– Благодарю, – сказал я и вошел в камеру. За мной потянулся и тюремный надзиратель. – Нет-нет, – запротестовал я и вытянул руку навстречу ему. – Подождите меня там… за дверью. Или займитесь пока какими-нибудь своими делами.

– Господин коллежский советник, но как же можно? Мало ли…

– Не беспокойтесь, любезнейший, я справлюсь. Думаю, я выйду весьма не скоро…

Надзиратель пожал плечами и прикрыл дверь, оставшись в коридоре. На всякий случай – сидельцы-то всякие бывают…

Когда я вошел в камеру, молодой человек с желтоватым лицом медленно поднял голову и бесстрастно посмотрел на меня. Верно, он подумал, что я какое-нибудь начальство из Главного тюремного управления, либо один из директоров Тюремного благотворительного комитета, пожаловавший с ревизией. И уже приготовился было отвечать, что-де «содержание вполне сносное, никаких поводов к представлению жалоб нет».

Но когда я рассказал ему, кто я такой и зачем я здесь, тусклые глаза отставного поручика приобрели здоровый блеск.

– Батюшка ваш подал на имя Государя Императора прошение о защите чести вашей фамилии и вас, как невинно пребывающего под стражею и облыжно[2] обвиняемого в не совершенных вами преступлениях, – заявил я Скарабееву. – Государь поручил Правительствующему Сенату разобраться в вашем непростом деле досконально и без проволочек. Сенат отдал распоряжение Московской судебной палате внести ясность в вашем деле незамедлительно, а окружной прокурор Судебной палаты его превосходительство действительный статский советник Владимир Александрович Завадский направил в ваш город для разбирательства и помощи в следствии по вашему делу судебного следователя по особо важным делам. То бишь меня…

– Вы и правда станете разбираться в моем деле? – спросил отставной поручик.

– Да, я сюда направлен именно с такой целью, – подтвердил я.

– Тогда знайте: я ни в чем не виноват…

– Ни в чем – это в чем? – С этими словами я достал из кармана памятную книжку и карандаш. – Нельзя ли поконкретнее.

– Ну… – На какой-то миг Виталий Скарабеев замялся, а потом буквально разразился тирадой: – Я никому никогда не писал угрожающих и оскорбительных писем, ни к кому не залезал в окно, ни на кого не нападал, ни над кем не измывался и не резал ножиком. И уж тем более никого не собирался насильно лишать девичьей чести.

Сказав это, отставной поручик Скарабеев вызывающе посмотрел мне прямо в глаза.

– Давайте-ка все по порядку, – предложил я, чтобы перевести сумбурно складывающуюся беседу в русло классического допроса. – Когда вы познакомились с Юлией Борковской?

– На второй или третий день по поступлении на службу в Нижегородский кадетский корпус, – ответил Скарабеев. – Я был приглашен к директору кадетского корпуса генералу Борковскому вместе с другими офицерами и тогда же свел знакомство со всем семейством Борковских.

– И как вам показалась Юлия? – поинтересовался я.

– Никак, – пожал плечами отставной поручик. – Хотя она вполне премиленькая. Но знаете, – он на какое-то время задумался, – есть в ней нечто такое… – он снова замолчал, после чего как-то растерянно посмотрел на меня, – чего я и сам не понимаю. И потом, перспектива начать отношения с такой высоконравственной особой, как отзывались о Юлии Александровне, меня отнюдь не прельщала, – честно признался Виталий Ильич. – Светские разговоры с дамами, конечно, – славное занятие, но я предпочитаю заниматься с ними иными, более интересными делами…