Век Филарета

   После рокового раскрытия тайны в кабинете князя Грузин­ского Андрей не мог оставаться в Лыскове. Старик Дебше умер на руках у своего ученика, и сие горестное событие также по­буждало к перемене его положения. Князь предлагал передать ему полностью заведование больницей, мать уговаривала не ос­тавлять ее хотя бы год-другой, но разве могли понять они, как болело сердце, как кружилась голова при виде тонкой фигуры княжны, при звуке ее голоса, при взгляде на скамейку, где недавно еще сидели рядом, на качели, на которых любила она качаться, смеясь так весело, так звонко.

   Он знал, что время лечит все, понимал умом, что, наверное, когда-нибудь сможет спокойно увидеть Анну, но сейчас-то что было делать?.. Князь позвал его к себе и предложил отправить в Москву учиться.

   — Благодарю, но мне никакие науки на ум не пойдут...— мрачно ответил Андрей.

   — Ну и дурак! Чем жить-то будешь? На Макарьевской ярмарке купцам зубы рвать?

    -Да!

Повернулся и ушел, слыша за спиной оклик князя, но не обернувшись. Он не желал видеть никого, кто бы знал его ранее, кто мог бы заговорить о Лыскове, о князе и княжне. С небольшой котомкой Андрей отправился именно на ярмарку, раскинувшуюся всего в пяти верстах от села.               .         .

   Неожиданно дела там у него пошли весьма успешно. Подменив сильно захмелевшего московского лекаря, Андрей в первый же день облегчил страдания нескольких купчин: одному пустил кровь, другому выписал хины, третьему прочистил уши, четвертому вправил вывих… и побежал слух о молодом, но умелом лекаре. Платили довольно, и Андрей со страстью погрузился в обретенную практику. Проплывавший мимо по Волге князь Кочубей искал врача для заболевшей дочери и позвал по совету ярмарочных старшин именно Медведева. Маленькая девочка испортила себе желудок неумеренным потреблением ягод, что поправить было делом нехитрым. Князь, подпавший невольно под обаяние юноши, предложил отправиться вместе по Волге и далее в Крым, обещал свое покровительство и помощь, но Андрей, не задумываясь, отказался.

   Он не мог оставаться рядом с ней, но быть далеко от неё также не мог!

   Пришла глухая осень. Ярмарка закрылась. Князь с княжною переехали в Москву, и Андрей вернулся домой. Целыми днями  он валялся на полатьях, то бродил по поредевшим лесам, приминая лаптями пружинящий слой золотой листвы.

   Он позволил себе думать об Анне, и оказалось, что воспоминания стали не так жгучи, как ранее, но на душе было тягостно. Судьба дунула легонько, не осталось и следа от

детских мечтаний. Он не знал тогда. Что оружия Провидения милосердие и разит настолько же, насколько лечит.

   «За что столь жестоко наказан?» — терзался Андрей. И пришло мгновенное открытие:

 так не случайно же судьба послала ему единственную и пламенную любовь к женщине, которая никогда не сможет с ним соединиться. Тем самым яснее ясного указывалось: твой удел не житейский твой жребий не от мира сего. Искать следовало в мире ином!...

   Не замечая дороги, он брёл через березовую рощу, через опустевшие поля, вдоль лениво

текущей речки... Сообразив, что ушел слишком далеко, повернул назад, и та же речка с

тёмным омутом под ивами и редкими кувшинками в тихих заводях, те же поля с остьями убранных хлебов, та же роща, в которой стало по осеннему светло и печально, а он сам стал другим… Совсем другим! Будто поднялся на какую-то необыкновенную высоту,

с которой иначе виделись житейские радости и горести.

   Следовало переменить свое положение немедленно и решительно, но как именно, он не то чтобы не знал, а не был уверен... Поступить в Московский университет —и жить с ней в одном городе? — Нет, невозможно!.. Пойти в солдаты? Рекрутский набор еще не закончился, но — самому идти под многолетнюю солдат­скую лямку? Подчиняться Андрей готов был лишь судьбе...

   А тянуло даже в опустевший княжеский дом. Как-то ночью он бродил вокруг, стараясь не сойти с песчаной дорожки в грязь, и вдруг приметил в нижнем этаже свет, услышал странные голоса. Можно было пройти мимо, не сторож, но, не раздумывая, быс­трыми прыжками он подобрался к окну и увидел монахов, на коленях читающих молитвы. То были одни из многих странству­ющих по Руси иноков, которым по распоряжению князя давали приют и еду. Почему-то Андрей не ушел.

   Стоял и смотрел, с ним заговорили. Слово за слово, он вошел в комнатку под низкими сводами, опустился рядом на колени на твердый пол перед слабым огоньком лампады, и сами собой полились из его уст слова, обращенные к Господу, с мольбой об утешении и успокоении, о снятии гнета с души и тягостного томления с сердца. Андрей забыл, где он и кто рядом, он шептал свои прошения в великом отчаянии, ибо мысли и о пьяном разгуле, и о глубоком омуте не раз приходили на ум. Но тут будто из самой глубины его воззвал о спасении тот чистый и невинный ребенок, которым так недавно был он.

   Наутро монахи ушли. Даже имен их Андрей не узнал, но та ночная молитва глубоко запала в душу. Мог бы он стать монахом? Наверное...