Век Филарета

   Графиня вызывала всеобщее внимание не только умопомрачительным состоянием, но и душевными свойствами. В доме честолюбивого, грубого и безнравственного отца она сумела сохранить чистую душу. Известно было, что после смерти графа Алексея  Григорьевича она, не отходя, просидела три дня у его гроба. Окружив вниманием своих старых родственников, она оставила роскошную обстановку жизни, заведенную при отце. Главным её занятием стала благотворительность, в которой она была столь щедра, насколько это было вообще возможным. Впрочем, не всеми было одобрено выделение графиней Анной ста  тысяч рублей давней отцовской любовнице Бахметьевой. Двадцатилетняя графиня о подобных толках знала или догадывалась, но пренебрегала ими. Ей хотелось замолить, загладить грехи страстно любимого отца.

   Шлейф разговоров потянулся и за княжной Марией Щерба­товой, которой мать по завещанию оставила все состояние, потому что обиделась на сына, женившегося против ее воли. Добрая княжна решила разделить наследство поровну, но, к ее удивлению, братец потребовал все целиком себе. Дело рассматривалось в Се­нате, и исход виделся неопределенным.

   Двусмысленными улыбками был встречен князь Павел Га­гарин, чья покойная жена Анна Петровна долгие годы оста­валась главной фавориткою императора Павла

Петровича, до­ставляя законному супругу чины и богатство. На ее гробнице простодушный князь велел высечь: «Супруге моей и благоде­тельнице».

   Прошел бесцеремонный англичанин, лорд Сомертон, извест­ный тем, что единственный в Петербурге не снимал шляпы при встрече с императором, полагая то проявлением храбрости. На балу свои законы, и тут оригинал был с непокрытой головой.

   Но вот разговоры притихли, из разных углов залы потянулись к дверям сановники.

   Прибыл государь, и, казалось, его присутствие прибавило зву­ка и света в зале, хотя оркестр и так гремел оглушительно, а громадные люстры освещали сотнями свечей белые, красные, зеленые, черные мундиры, шитые золотом у офицеров, чинов­ников и придворных; орденские ленты и звезды у генералов; пенно-белые, голубые, бордовые, синие, черные бальные платья с низкими корсажами, украшенные кружевами, лентами, живыми цветами у дам, сверкавших также золотыми и серебряными серь­гами, диадемами, брошами, колье, кольцами, браслетами с ру­бинами, бриллиантами, изумрудами, сапфирами; почти все дамы были в полумасках, а плечи статских кавалеров покрывало мас­карадное домино разных цветов.

   Оркестр заиграл мазурку. Толпа в центре зала раздалась, ста­рички и пожилые дамы заняли места в креслах у стен, а сияющие задорными улыбками пары выстраивались, чтобы в следующий миг взлететь, забыв все на свете.

   На хоры, где расположились члены Синода, поднялся князь Голицын.

   — Аи да прощание с зимою! — с довольной улыбкою произнес он.— Здравствуйте, владыко!.. Здравствуйте!.. Ваше высокопреос­вященство,— обратился он к архиепископу Феофилакту,— жду вас завтра после обеда. Согласие Михаилы Михайловича я уже по­лучил. Знатный бал, не правда ли?

   Филарет из темного угла хоров безмолвно смотрел вниз. Дико все это казалось ему. Он впервые в жизни слышал такую музыку, видел такой маскарадный бал, толпу чрезвычайно вольно державших себя мужчин и полуодетых женщин, и все это был центр столичной жизни... там внизу, находился и государь... Какой-то господин небольшого роста в странном плаще из белых и синих квадратов, из-под которого виднелся придворный мундир, за­просто похаживал среди высшего духовенства, вертелся, улыбался, пожимал им руки и небрежно разговаривал. Странное существо... Тут он увидел, что митрополит Амвросий манит его.

   - Да, владыко? Митрополит подвел Филарета к тому самому вертлявому.

   - Позвольте вам представить иеромонаха Филарета. Недавно рукоположен мною в сей сан и определен инспектором семинарии здешней, в ней же профессором философских наук.

   Господин в домино любезно улыбнулся и произнес фразу по-французки. Филарет не понял, рассеянно поглядел на незнакомца, поклонился и молча отошел, стыдясь своей неловкости и замечая странные взгляды членов Синода.

   - Кто ж это? спросил он, когда домино сбежал вниз.

   - Князь Александр Николаевич Голицын, наш обер-прокурор.

   Бал едва дошел до своей половины, когда государь незаметно удалилился. После того и митрополит счел возможным отправиться домой. Чёрные наряды духовенства рассекли толпу. Все оглядывались на белый клобук Амвросия и ярко-вишневую рясу Феофилакта. Филарет шел позади, опуситив глаза, но услышал, как кто-то сказал за его спиною:

   - Посмотри, какой чудак!

   На ступеньках дворца стоили лакеи с факелами и фонарями.  Громко фыркали застоявшиеся лошади, на них покрикивали кучера. Прибежал с радостным лицом какой-то мальчик в зеленом мундире и белых лосинах. Дюжие лакеи в напудренных париках осторожно сводили по ступеням старую барыню в наброшенной  шубе и меховом капоре.

   Филарет топтался на ступенях, усталый и чуть отупевший от массы впечатлений. Он предвкушал, как поделится своим недоумением и вопросами с отцом Евграфом, вдруг

слегшим от недомогания… Но как же добраться до лавры?